— Оставь в покое мою Анну, зять неладный, — грозно проворчал палач. — Я не потерплю…

— Отец, черт возьми! — перебила его Магдалена и с такой силой ударила по столу, что Пауль снова расплакался. — Как ты не поймешь, что это единственная возможность узнать что-нибудь об убийстве? Это твоего друга скоро на костер отправят, а не нашего! — Она резко поднялась и направилась с детьми к двери. — Но пожалуйста, мы все можем вернуться домой и оттуда последить за казнью. Нам с Симоном и оставаться не стоит. Лучше помолимся Искупителю в базилике Альтенштадта.

— Э, ты забываешь, что настоятель попросил меня написать ему очередной отчет, — пробормотал Симон. — Если мы сейчас уйдем, это сочтут за побег, все ж таки нас до недавних пор подозревали. Нас будут разыскивать и осудят вместе с Непомуком. Если учесть, с какой ненавистью смотрит на меня приор, то он хоть сегодня же готов на костер меня отправить.

— А ну стой, девка наглая, — прорычал Куизль и махнул дочери, стоявшей еще в дверях. Потом с отвращением расправил рваную рясу и осмотрел ее. — Да я же в нее не влезу.

— Я могу отпустить еще немного по краям, — с надеждой сказала Магдалена и вернулась к столу. — Я тебе и белую бечевку приготовила, как раз на твое пузо хватит. Так, значит, ты согласен?

Палач пожал плечами:

— Никогда у меня не получится пробраться в этот монастырь. Никогда! Забудьте. Но может, маскарад этот сгодится, чтобы перекинуться парой слов с Непомуком… Вы, хитрюги, уж и четки мне подыскали небось?

Симон закрыл рот ладонью, чтобы палач не заметил, как он ухмыльнулся. Такого упрямца, как Якоб Куизль, не нашлось бы во всем Пфаффенвинкеле — но вместе с тем невозможно было отыскать и лучшего, чем он, друга. Лекарь не сомневался, что палач не оставит в беде безобразного Непомука. Он запустил руку под стол и торжествующе вынул резные четки, на что Куизль ответил довольным ворчанием.

— Тогда лучше заранее обсудить, как вести себя перед настоятелем, — сказал Симон с облегчением. — Маурус Рамбек все-таки должен дать позволение, чтобы францисканец выхаживал больных в его монастыре.

Он положил на стол маленькую Библию и подмигнул тестю.

— И нелишним будет выучить пару псалмов наизусть. На тот случай, если вам придется молиться, а вы не знаете, как подступиться.

Палач наклонился к Симону и ткнул его в грудь.

— Поверь, мальчик мой, — прорычал он тихим голосом. — Если этот твой план провалится, тебе самому молиться придется. Так что лучше сделай это заранее.

Он встал и натянул на себя пропахшую плесенью рясу.

— Если хоть один из монашков разоблачит меня, то все мы окажемся в таком дерьме, что и сами архангелы нас не вытащат.

Час спустя Симон и Куизль уже поднимались к кабинету настоятеля, расположенному на втором этаже в восточном крыле. Магдалена осталась с детьми в доме живодера, и малыши так соскучились по маме, что не желали больше упускать ее из виду. Но прежде Магдалена удлинила рясу и очистила от грязи самые скверные места.

И вот Куизль шагал в рясе францисканца; живот его стягивала белая бечевка, а на груди висел, раскачиваясь, словно маятник, деревянный крест. Симон одобрительно посматривал на тестя, похожего теперь на воплощенного судию Божьего. Куизль мог бы стать хорошим священником, хотя Фронвизер не ждал бы от него особого милосердия. Что ж, по крайней мере, своих прихожан он держал бы на коротком поводу.

— Эта ряса колется, как из крапивы сделана! — ругался палач. — Ей-богу, не понимаю, как священники их днями напролет носят.

— Не забывайте, что монахи также любят побичевать себя или поползать на коленях по церкви, — предостерег Симон, ухмыльнувшись. — А про пост я вообще молчу. Страдание неизбежно приближает к Богу.

— Или к правде. — Куизль вытер пот со лба. — Быть может, на следующем допросе я воспользуюсь такой вот рясой.

Между тем они дошли до дверей в кабинет настоятеля. Симон осторожно постучал. Не дождавшись ответа, лекарь надавил на ручку, и высокие створки распахнулись словно сами по себе. Заходящее солнце заглядывало в окна и бросало мягкий свет на ряды полок, что тянулись вдоль дальней стены. Перед ними сидел за письменным столом Маурус Рамбек и раздумывал над горой книг. Гостей он, судя по всему, даже не заметил.

— Ваше преподобие? — начал Симон неуверенно. — Простите, что помешали, но…

Только теперь Маурус Рамбек вздрогнул. По лбу его скатилась капелька пота и упала на лист бумаги, лежавший перед ним. Настоятель спешно убрал в сторону несколько книг.

— А, цирюльник из Шонгау, — пробормотал он и попытался улыбнуться.

Симон снова обратил внимание, каким бледным стал настоятель со вчерашнего дня. Когда он поднял правую руку для благословения, та мелко дрожала.

— Узнали что-нибудь о бедных наших послушниках? Быть может, какой-то след, который приоткроет тайну?

— Не совсем так, ваше преподобие. — Симон с сочувствием покачал головой. — Но я сегодня же внимательнее осмотрю их трупы. Сейчас я слишком занят больными паломниками.

— Больными… паломниками?

Настоятель растерялся; казалось, он и вправду с головой погрузился в мир книг.

— Ну, лихорадка, что разразилась в Андексе, — попытался объяснить Симон. — Вероятно, это некое подобие тифа, хотя я пока не знаю точно, о какой болезни идет речь. Как бы то ни было, я едва поспеваю за всеми. Тем более что брат Йоханнес теперь не с нами…

Он выдержал короткую паузу и затем продолжил:

— К счастью, нашелся коллега, готовый помочь мне. Разумеется, с вашего позволения. — Симон перевел взгляд на Куизля, тот стоял рядом с лекарем, скрестив руки на груди и в надвинутом на лицо капюшоне, словно тяжелый комод. — Брат… Якоб. Это странствующий францисканец, он очень опытен в деле врачевания. Верно, брат Якоб?

Настоятель, казалось, только сейчас заметил палача. Он мельком оглядел кряжистого человека в рясе и кивнул.

— Хорошо-хорошо, — пробормотал он задумчиво. — Сейчас любая помощь будет кстати.

— Э… брат Якоб хотел бы также присутствовать на службах и бывать в библиотеке, — не унимался Симон. — Он много слышал о ваших книгах. Среди них, должно быть, есть настоящие сокровища. Не так ли, Якоб?

Лекарь покосился на палача и пихнул его ногой, но Куизль продолжал упрямо молчать.

— Ну, как бы то ни было… — продолжил наконец Симон. — Вы позволите ему входить в монастырь? Даю вам слово, он…

— Разумеется. А теперь попрошу оставить меня. — Маурус Рамбек снова склонился над книгами и махнул рукой, словно разгонял надоедливых мух. — Я занят, очень занят.

— Как вы пожелаете.

Симон поклонился и при этом взглянул на страницы книги, раскрытой перед настоятелем. Но разглядеть сумел лишь странные неразборчивые письмена. Буквы истерлись и, судя по виду, написаны были очень давно. Заметив, что лекарь по-прежнему стоит перед ним, Рамбек резко захлопнул книгу.