Я достаточно легко согласился работать с ними, ведь никаких противоречий между нами не было, наоборот, мы, как говорится, смотрели в одну сторону. Конечно, сотрудничество наше оставалось тайным, но мое нынешнее положение таково, что я не должен отчитываться перед кем бы то ни было. В общем, теперь, когда я использую в работе группы оперативников, никто, кроме меня, Леона и Альвенслебена, не знает, чьи задания выполняются. Вот такие у меня сегодня дела…

Непонятно почему мысли Рафи сами собой ушли на несколько лет назад. Когда его родители уже умерли, он однажды перебирал накопившиеся старые письма, документы, поздравительные открытки, записки – все это вперемешку лежало у Ривы в большой коробке от печенья, которую она шутливо называла «мой сейф». В коробке хранилась внушительных объемов переписка матери со всей ее многочисленной родней. Выбрасывать письма не глядя Рафи считал по меньшей мере неуважительным по отношению к памяти очень пожилых или уже покинувших этот мир людей и поэтому сейчас просматривал пожелтевшие листки и открытки, решая, оставить их храниться в «сейфе» и дальше или отправить в шредер. Перед Рафи чередой мелькали письма на польском, идиш, русском… Только одна короткая записка привлекла его внимание, потому что была написана по-английски, а этого языка Рива не знала. В письме коротко сообщалось, что в случае каких-либо затруднений следует обратиться… и дальше шли буквы, похожие на название фирмы или инициалы… Рафи удивился: о каких затруднениях Ривы могла идти речь? Ведь она жила в кибуце, и любые проблемы решались в их семье сообща, за обеденным столом.

И вот сейчас, спустя много лет, профессиональная память восстановила надпись на конверте: эта аббревиатура означала фирменный знак туристической компании Ганса фон Альвенслебена! Не может быть! Какая же связь между семьей Рафи и Альвенслебеном?

Рафи терялся в догадках. Вообще у него было трое братьев и сестра, но когда ему исполнилось двадцать пять, Рива рассказала, что он – приемный и в Израиль его привезли в 1955 году годовалым из Германии. Его родители хотели, чтобы их мальчик вырос израильтянином и никогда не узнал, кто его настоящие мать и отец.

Вена

Явочная квартира ордена Хранителей

15 января 2005 г., 22:30

Несколько часов побродив по городу, привычно используя приемы ухода от слежки, я постучал в дверь знакомой мне квартиры. Открыл сам Альвенслебен. Как обычно, беседу со мной он начал с философской «разминки». Я с удовольствием слушал его, зная, что он приступит к делу, когда сочтет нужным.

И действительно, примерно через полчаса он вдруг спросил, знакома ли мне тема наркотиков, пробовал ли я их когда-нибудь и что вообще о них думаю. Надо сказать, думал я про наркоту плохо. Сам никогда не употреблял, не приходилось, да и желания особого не было. Тогда старик вдруг принялся объяснять мне, почему Каббала категорически отвергает использование наркотиков, почему с этим надо бороться всеми доступными средствами.

– Видишь ли, Леонид, – начал Альвенслебен ровным, убаюкивающим голосом, – наркоманы непритязательны, им кроме наркотика ничего не нужно. Они заняты только поиском дозы и в принципе никуда не лезут, и, скажем, объединиться в агрессивную организацию не способны. Почему же мы не позволяем таким же, как мы, людям получать не опасные для общества наслаждения? Очень часто наркоманы не имеют работы, ведь мы не можем предоставить им работу, ее порой и обычные-то люди найти не могут. Так почему же обществу не раздавать вместе с пособием по безработице и бесплатными обедами еще и бесплатные наркотики? Ведь это даст наркоманам возможность жить в более или менее сносных условиях, а не продавать за полцены оставшееся имущество или грабить и воровать? Ведь им такие асоциальные поступки нужны только для того, чтобы купить порцию наркотика, которой хватит на несколько часов…

Почему мы не даем им наслаждаться жизнью так, как им хочется? Ведь свое наслаждение они получают не за наш счет. Стоимость наркотика тоже не так уж велика по сравнению со средствами, которые общество тратит на борьбу с наркоманией. Почему удовольствие от наркотика считается преступным и подавляется, а наслаждения, которые мы испытываем от далеко не всегда здоровых и благовидных занятий и поступков, общество поощряет? Ведь развлечения тоже отвлекают нас от истинных ценностей, в погоне за ними мы проводим жизнь, словно в забытьи. Суета сует… Вместо того чтобы в поисках настоящего наслаждения обратиться к духовному началу, мы ищем удовлетворения, постоянно меняя моду, стандарты, производя новые вещи и приспособления, чтобы не иссякало притягивающее нас море источников новых, сиюминутных наслаждений. Чем мы обладаем в этом мире?

Как только человек достигает того, к чему стремился, он тут же должен увидеть перед собой следующую цель, ведь достигнутое утрачивает ценность сразу же, а без надежды на новое наслаждение, без погони за ним человек теряет желание существовать. Так не являются ли наши мода, стандарты, все то, за чем мы постоянно гонимся, тем же наркотиком? Чем отличается наслаждение наркотическое от наслаждения предметами нашего мира? Почему Творец категорически против наркотического наслаждения, но сквозь пальцы смотрит на другие наши шалости, часто развратные? И в соответствии с этим Его наставлением общество приняло законы против наркотиков, но не против материальных наслаждений, в конечном счете ни к чему хорошему не ведущих.

Каббала объясняет это очень подробно. Наркотики запрещены потому, что они уводят человека от жизни, лишают его способности воспринимать ее удары. А ты ведь знаешь, что уроки судьбы есть средство нашего исправления. Как это ни странно, но именно в беде человек обращается к Творцу. Горе встряхивает человека, хотя, казалось бы, он должен отвернуться от Бога, пославшего эти страдания. А наркотики представляют собой носитель ложного наслаждения, не позволяющего человеку правильно воспринимать окружающую действительность.

Я внимательно слушал старика, постепенно начиная понимать, к чему он клонит. Скорее всего, меня просто готовят к очередному заданию, связанному с наркотой. А философское введение зачем? Вывод напрашивался сам собой: так уж построен этот тайный орден – на философии. Идеология – их самая сильная часть.

В конечном счете я оказался прав. Было для меня у Альвенслебена задание, и непростое. Закончив свое пространное вступление, старикан отдал мне папку с материалами о наиболее крупных картелях, занимающихся производством и перевозкой наркотических веществ из Афганистана и Латинской Америки в США и Европу. Но я ищу новое неизвестное оружие, при чем тут наркота? Когда начальство дает тебе материалы для ознакомления, нужно читать, а вопросы задавать потом.

Пока я изучал полученные от Альвенслебена документы, он сидел за столом и просматривал какие-то бумаги. Задание, которое мне хотят дать, я понял. Но почему он сам пришел на встречу? И почему опять я ему нужен?

И я спросил.

– Видишь, Леон, – он снова заговорил негромко, но очень отчетливо, – такая организация, как наша, должна ограничиться минимальной бюрократической прослойкой. Хотя бюрократия по определению призвана защищать человека от системы, у нас введение правил и указов недопустимо. Воспитание наших людей подразумевает абсолютную верность, а подчеркнуто требовать выполнения приказов и инструкций в нашей службе неразумно. Ведь в конце цепочки находится агент, который в итоге может рассчитывать только на себя. Поэтому мы никогда не приказываем. Мы просим и подсказываем – если хочешь, инструктируем, – как нашу просьбу выполнить. Конечно, мы предоставляем в распоряжение агента все необходимые средства, чтобы он смог выполнить задачу наиболее эффективно и по возможности безопасно.