Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да… Ситуация. Паленым запахло! — сказал физик и потянулся своей сигаретой к его огоньку.
— Я еще не говорил вам, — невпопад ответил Кирилл Алексеич, — я очень рад познакомиться…
И пожал ему руку повыше локтя.
* * *
Константин Мишин раздобыл связку ключей и подбирал подходящий к двери с табличкой «Радиоузел». Но дверь вдруг распахнулась сама, оттуда вышли Юля Баюшкина и Майданов, как-то рассеянно реагируя на Константина Мишина. В руках у Юли был магнитофон. Они направились к лестнице.
— Вот! — обрадовался Мишин. — А я и в актовом зале искал, и в пионерской, и везде… Баюшкина, куда понесла музыку? Там что-нибудь умеренно современное найдется?
Майданов деликатно отодвинул его:
— Константин Иваныч, это ее личная вещь.
— A-а… Ну и что? Проявите сознательность, учителям надо поразмяться…
— Не можем, Константин Иваныч, — сухо отвечал Саша. — Не до этого…
— То есть как «не до этого»? Вам не до этого, а нам — в самый раз… Баюшкина, я кому говорю-то?
У перил он взял Юлю за руку, она поглядела на него диковато, отсутствующе. И в этот момент снизу появился Алеша в распахнутом пальто; за ним следовали Женя Адамян и Колчин.
— Юля… магнитофон дай мне, пожалуйста. Я потом объясню, — сказал Смородин.
— А я сейчас объясняю, — обиженно возразил Мишин. — Его просят двенадцать человек учителей. Банкет у нас, понятно?
— Дай его мне, Юля, — напряженно повторил Алеша.
— Смородин, а ну кончай торговлю, — возмутился Константин Иванович, — вот еще новости… Я учитель, а ты кто? Баюшкина, миленькая, ну? Это на час-полтора, не больше… Я тебе за него отвечаю! Вот спасибо…
Аппарат незаметным образом оказался у него.
— Вам не подойдет эта музыка. — Майданов загородил ему дорогу. — Серьезно. Отдайте, Константин Иваныч!
— Может, ты в драку со мной полезешь?! — побагровел Мишин. — К тем дружкам своим бритоголовым захотел?
Майданов засунул в карманы кулаки и отвернулся.
* * *
В буфете Константин Иванович застал тишину.
— Что это вы? Заскучали? — спросил он потерянно. — Эмма Пална, а те три бутылочки «Алиготе», которые в резерве у нас?
Она не ответила.
— Откуда у вас это? — спросил, вглядевшись в магнитофон, Назаров.
— У ребят взял, у Баюшкиной… Еле отбил, такие собственники оказались — жуткое дело!
— А как магнитофон оказался у них?
— Я не знаю… Так чья вещь-то? — не понимал Мишин.
Назаров распахнул дверь — за ней молча, угрюмо стояли Юля, Майданов, Смородин, Адамян, Колчин…
* * *
Марина подоткнула одеяльце, поцеловала Антона:
— Больше ты меня не зовешь, договорились? Спишь, да?
— Сплю!
Но стоило ей выйти в другую комнату, как он позвал ее.
— Ну что опять?
— Мама, спокойной тебе ночи, доброго тебе стирания и доброго мытья посуды!
— Спасибо! — засмеялась она. — Только мы уже распрощались, больше ничего не придумывай…
У нее действительно было запланировано «доброе стирание»: накопилось порядочно. Она замочила в ванной белье. Сквозь шум воды не сразу услышала, как звонят в дверь. Открыла и не смогла спрятать удивление: у порога стоял Назаров.
— Разрешите?
— Прошу…
— Что, очень странный поступок?
— Почему же? Вероятно, приехали вправлять мои вывихи…
— Так ведь это, наверное, бесполезно? — усмехнулся он. — Можно пройти?
— Да-да. А где же ваше пальто?
— А у меня печка в машине. — Он прошел за Мариной в комнату, держа за ремешок магнитофон в руках, сведенных за спиной. Стал разглядывать эстамп, изображающий Чарли Чаплина, большой фотопортрет Улановой — Джульетты, статуэтку молодого Маяковского и во множестве — Антошкины снимки…
— Похож на вас парень…
— Да, я знаю.
— А это — мама ваша? — С одной фотографии на гостя смотрело патрицианское лицо седой красавицы.
— Это Анна Ахматова… Чаю хотите?
— Спасибо, нет. Я этим банкетом сыт.
Чуткая настороженность была в Марине и передавалась Назарову. Или — наоборот?
— Знакомая вам вещь? — спросил он вдруг и водрузил на стол магнитофон.
— Это чей же? Не Юли Баюшкиной?
— Именно. Вы помните свои разговоры с ребятами в это воскресенье? Их вопросы, ваши ответы? Они ведь мастера у вас вопросы-то задавать?
— Да…
— И вы всегда отвечаете честно?
— Стараюсь. А что, теперь есть другая установка на этот счет?
— Нет… — улыбнулся он. — Нету другой установки. Знаете что? Начнем сначала. — Он отодвинул от себя магнитофон и накрыл его «Комсомольской правдой». — Договоримся так: я пока не добрый, не злой, не прогрессивный, не реакционный. Я — только человек, желающий разобраться. И допустим даже, — добавил он желчно, — что от меня не надо прятаться в котельной, чтобы стихи французских поэтов читать! Вот. И вы передо мной — тоже безо всякого ярлыка.
В своей комнате Антошка влез на спинку кровати, держась за косяк, и толкнул дверь и зажмурился после тьмы от света:
— Здравствуйте. Мам, он — кто?
— Антон, какое тебе дело? — Марина, придав своим глазам максимум строгости, извинилась наспех, вышла, чтобы вернуть его в горизонтальное положение.
Назаров осматривался.
* * *
Эмма Павловна стояла в автобусе возле кассы и плакала. Так остра была мучительная жалость к себе, что недостало сил удержать эти слезы до дому и безразлично было, что думают о ней люди.
Один мужчина, узколицый, смуглый, в пыжиковой шапке, увидел ее в этом состоянии и стал к ней протискиваться, извиняясь перед пассажирами.
— Простите… Я… Здравствуйте, мы с вами знакомы. Припоминаете? Я могу чем-нибудь быть полезен? — заговорил этот человек.
Она посмотрела расширенными глазами и засмеялась вдруг:
— Адамян!
— Совершенно верно. Отец Жени. Мы тогда с вами поспорили немного на родительском собрании, но это чепуха, правда? Я увидел — вам плохо…
— Мне хорошо, Адамян! — крикнула она. — Мне лучше всех! — И ринулась прочь от этого утешителя, благо как раз открылись двери. Остановка, правда, не ее, но лишь бы вырваться.
Инженера Адамяна люди разглядывали с мрачным осуждением: разбил, гад, сердце женщины, натянул «пыжик» на уши и еще плечами пожимает — я не я, и вина не моя…
* * *
Темнело быстро. На горке, на детской площадке, где прогуливают днем Марининого Антона, сейчас двое под медленным снегопадом — кажется, одни во всем дворе.
— Ты замерзла, — сказал Майданов.
— И стала некрасивая? — спросила Юля непослушными губами. — Или еще ничего?
— Еще ничего. — Он улыбнулся.
И они опять уставились в окно на четвертом этаже. Оно светилось, и в нем то вместе, то поочередно возникали два силуэта, мужской и женский.
— Не похоже, что они скоро наговорятся… Ну-ка, погоди… — И Майданов сбежал с горки к «москвичу», что стоял у подъезда Марины Максимовны. Потоптался возле него и вернулся назад. — Я подумал, вдруг Шериф дверцу не запер или окошко? Я бы ему посигналил, что