— Не думаю я, что она будет с нами беседы беседовать. — Покачала головой Мирослава.

— Попытаться стоит. Если не получится, тогда просто сделай как я сказал, лиши силы её дух.

На опушке друзья попрощались. Мирославе очень хотелось, чтобы Стёпка пошёл с ними — он так много знает обо всём этом мире нечистой силы, наверняка его помощь пригодилась бы. Но просить она не стала, тем более, что парень сам всё сказал:

— Мне правда жаль, что я не могу пойти с вами. Но от меня там и толку будет мало, ведь я всё равно остаюсь одним из них… Ночь сегодня не самая добрая, а встать в круг рядом с вами я не смогу — не примет, ещё и границы нарушу своей… сущностью.

— Ты и так помогаешь нам. — Успокоил его Сашка, хлопнув по плечу. — Не скучай тут, мы скоро придём.

— Удачи. — Шепнул Стёпка вслед друзьям. Постоял ещё немного на границе леса, вглядываясь в его темноту, прислушиваясь к стихающим вдали шагам. Затем повернулся к лесу спиной и медленно побрёл в сторону дома, спрятав руки в карманы.

Если у Мирославы всё получится, то это может кое-что изменить. Он сможет кое-что изменить, что-то очень важное. Он должен был сделать это давным-давно, но храбрости и сил недоставало. Если Агафья больше не будет властвовать над Лесным Хозяином, то всё может получится. Хотя, это будет больно….

Ночь выдалась ясная, половинка луны освещала путь там, где не сплетались над головой могучие деревья.

Вначале всё было спокойно, только уханье совы где-то в глубинах тайги разрывало тишину ночи. Но стоило им приблизиться к поляне, к тому месту, где начиналась ведьмина тропа, как называл её Стёпка — всё изменилось.

Появились непривычные для слуха звуки, которые никак не ассоциировались с лесом. Началось с тихого невнятного шёпота, который делался тем громче, чем ближе друзья подходили к ведьминому кругу.

Саша зажёг факел и теперь ни на секунду не отпускал руку Мирославы.

Когда они уже стояли на перекрёсте, откуда-то справа послышался приближающийся стук копыт. Саша вскинул факел над головой, всматриваясь в темноту, Мирослава уже готова была броситься в сторону, ожидая что вот-вот из леса появится бегущий олень или лось. Но вдруг всё стихло.

— Рисуй круг. — Шепнул Саша, поджигая второй факел.

Мирослава очертила этим факелом круг ровно по центру перекрёстка так, чтобы они с Сашей находились внутри. Достала соль из кармана, села на колени, и аккуратно, тонкой ниточкой рассыпала её, формируя второй круг.

Но едва стоило ей начать чертить третий круг серебряным ножом, как всё вокруг наполнилось голосами. Голоса завыли, закричали, застучали, оглушая этой какофонией звуков.

Мирослава непроизвольно прикрыла ладонями уши, выронив нож. Но быстро опомнилась, дочертила круг до конца, поднялась на ноги, бросилась к Саше, который тут же прижал её к себе.

Звуки сделались тише, но не исчезли. Казалось, будто по ту сторону круга кто-то бродит, будто хищник поджидающий добычу.

Саша водил факелом, вытянув руку, пытаясь разглядеть что-нибудь в ночи, но тщетно — ничего не было кроме звуков.

— Мне не страшно. — Одними губами прошептала Мирослава, сжав в руке свой кулон с символом одолень-травы. С удивлением ощутила непривычное тепло и заметила едва заметное золотистое свечение, исходившее от деревянного кругляша.

Её саму на самом деле сотрясала мелкая дрожь, которую она тщетно пыталась сдерживать. Ладони сделались влажными от холодного пота, который прошибал волнами. А в голове крутилась мысль о том, чтобы остановиться. Может стоит вернуться? Отпустят ли их обладатели голосов? Или может быть отсидеться в круге до утра? Но Мирослава вспоминала о бабушке и гнала прочь эти мысли.

— Выходите из круга. Уже не опасно. — Раздался вдруг совсем рядом Стёпкин голос.

Мирослава с Сашей вопросительно переглянулись.

— Ты же сам говорил — из круга не выходить. — Сказала Мирослава, но Саша одёрнул её и отрицательно покачал головой:

— Ты помнишь, что говорил Стёпка? Не обращать внимания.

Но вдруг и сам замер, когда совсем рядом, за чертой раздался мужской голос:

— На меня ты тоже не станешь обращать внимания, сын?

Сашка замер, как парализованный, лишь глазами искал в темноте знакомое лицо. Но, взяв себя руки, покачал головой:

— Это не ты. Не можешь быть ты.

— Это я, сын. Я так долго ждал что ты придёшь, но ты не приходил…

Сашка поморщился как от боли, прикрыв глаза:

— Батя, я приходил. Каждый чёртов день я приходил на то болото, надеясь отыскать хотя бы твоё тело! Обыскал всё вокруг, хотел ответов…

Мирослава распахнула глаза в удивлении — отец Сашки мёртв? Бабушка рассказывала о том, что он уехал жить с другой женщиной. Сама она никогда не спрашивала у Сашки про родителей, опасаясь причинить боль.

— А я тебя ждал…

Мирослава схватила Сашу за руку, развернула к себе лицом:

— Не слушай! Это не твой папа! Ты помнишь? Нас хотят выманить из круга!

В его глазах плескалась тревога и боль, но он согласно кивнул девушке.

Мирослава спрятала нож в рукав, придерживая за рукоять, покрепче сжала букетик плакун-травы и медленно повернулась вокруг себя против часовой стрелки — противосолонь. Голоса в темноте продолжали звать, просить. Мирослава даже разобрала голос бабушки.

— Поликарп. — Сказала она едва слышно, так как от волнения голос подвёл. Прокашлялась, пока поворачивалась во второй раз, позвала громче:

— Поликарп.

И в третий раз, нервно выдохнув, почти выкрикнула:

— Поликарп!

Остановилась, тяжело дыша, не зная, чего и кого ожидать — Поликарпа? Кто он такой? Или всё же, Агафью, как был уверен Стёпка?

Звуки стихли. В лесу кто-то засмеялся, Мирослава съёжилась от противного чувства, будто за ними наблюдают. Благодарно пожала Сашкину руку, когда он встал рядом, спиной к её спине, прикрывая от чего бы то ни было.

Смех повторился, но уже с другой стороны.

— Покажись! — Крикнул Саша. — Что ходишь вокруг да около?!

Неподалёку от них вдруг засветился бледным зеленоватым светом старый пень, который друзья почему-то не заметили днём, когда проходили здесь.

Вокруг него закрутилось тёмное марево, перемешиваясь с этим призрачным светом.

Как завороженные Мирослава с Сашей наблюдали, как над пнём вырисовывался силуэт, медленно приобретающий черты древней старушки в потрёпанном балахоне цвета земли и мха. Сквозь этот балахон пробивались и тянулись вверх мерцающие ветви.

По пню, в том месте, где должны были быть ноги старушки, ползали тени, напоминающие змей.

В руке она сжимала посох из корявой ветви, весь усеянный костями, подвешенными на нитках. При малейшем движении кости эти постукивали друг о друга, шелестели, и будто шептали что-то. В том,