– Да.

– Вам известно, что когда он с вами сегодня попрощается, это, скорее всего, будет навсегда?

– Знаю.

Он вздохнул и посмотрел, как на один цветок опустилась птичка, несколько мгновений осматривала его тычинку, после чего подняла голову, слегка подрагивая клювом.

Взгляд Гора отвлекло движение на террасе. К столу для завтраков шли два человека.

– Они встали, – произнес Гор. – Вернемся?

– Пожалуй.

Они встали и направились к вилле.

– Вам когда-нибудь хотелось иметь жену? – спросил Дэш. – Хотелось вам когда-нибудь просто жить нормальной жизнью, а не страдать от нескончаемой боли, какую претерпевают такие мужчины, как мы, влюбляясь в прекрасных мальчиков, которые никогда с нами не останутся, что б мы для них ни делали?

– Нет, – ответил Гор, качая головой. – Нет, никогда ни единого мига я такого не желал. Сама мысль об этом представляется мне адской.

Перед ними Морис склонялся над поручнями, наблюдая, как они подходят, и, как показалось Гору, наслаждаясь тем, как Хауард смотрел на него сзади. Стоял он без рубашки, мышцы бликовали на солнце, рельеф живота поражал воображение, а волосы, еще влажные после душа, были зачесаны от лба наверх.

– Та строка из “Городка”, – тихо произнес Дэш. – Как там? “А почему нужно так уж сильно его любить – у него множество недостатков”[38].

– Забавно, – произнес Гор, чуть хмыкнув. – Я сегодня спозаранку думал о “Грозовом перевале”, сразу перед тем, как мы с вами встретились. Понимаешь, что уже себе не хозяин, если становишься одержим Бронте.

Дверь спальни была приотворена, и он бессловесно толкнул ее, глядя, как мальчик поднял со стула рубашку, в которой был накануне, и тщательно сложил ее, перед тем как поместить к себе в чемодан.

– Гор, – произнес Морис, поднимая голову и улыбаясь. – Вы давно там стоите?

– Недавно, – ответил Гор, делая шаг в комнату и закрывая за собой дверь. – Вы же не возразите, если я войду, правда? – добавил он, и по голосу его было ясно, что ему безразлично, возразит молодой человек или же нет.

– Нет, конечно. Как раз заканчивал складывать вещи.

– Хорошо спали? – спросил Гор, тяжко усаживаясь в плетеное кресло у окна и кладя ногу на ногу.

– Очень хорошо, спасибо.

– На этой кровати как-то раз спала Грета Гарбо, когда мы еще жили в Риме, – произнес Гор, оглядывая комнату так, будто делал опись. Картины по-прежнему висели на стенах. Все обжедары, казалось, стояли на своих местах. – Как и Беттино Кракси. Нельсон Рокфеллер. Принцесса Маргарет. Здесь, в Равелло, она приютила Пола Саймона, Эдмунда Уайта. Пола и Джоан[39]. Список можно продолжать. Поневоле задашься вопросом, не так ли?

– Каким вопросом? – спросил Морис.

– Как вы, – произнес Гор, тыча в мальчика пальцем, – в ней оказались. Йоркширский парнишка, чуть за двадцать, в жизни покамест хвастаться нечем.

– Ну, кроме сравнительно успешного романа.

– Да, но я не уверен, что это теперь значит слишком уж много.

Морис закатил глаза, и Гор ощутил укол раздражения. Он – гигант, и он не позволит, чтобы к нему пренебрежительно относился мальчишка, который едва-едва начал бриться.

– Вы ж не собираетесь мне рассказывать, что литература кончилась, верно? – произнес Морис. – Мы уже обсудили этот тезис.

– Ничего подобного я говорить не собирался, – ответил Гор, стараясь не выпускать раздражение наружу. – Вы должны помнить, что “Уилливо” у меня вышел, когда мне исполнилось девятнадцать лет. И я был вашим сверстником, когда появился “Город и столп”, вызвавший своим выходом скандал. В “Э. П. Даттоне”[40] мне сказали, что меня за него никогда не простят, а “Нью-Йорк таймс” на много лет внесли меня в черный список и отказывались рецензировать мои книги. Из-за их пуританства мне пришлось поступить на работу в Голливуд. И, уж поверьте, вы не догадываетесь, каково это – валяться в дерьме, пока однажды тебя не начнут ежедневно привозить на студию и увозить из нее.

– Кинематограф меня не интересует, – небрежно произнес Морис. – Я лишь хочу писать романы.

– Поэтому нет, литература отнюдь не кончилась, – продолжал Гор так, будто его не перебивали. – То, как вы поступаете с Дэшем, знаете ли. Это глубоко недоброе дело.

– Я не понимаю, о чем вы.

– Все вы понимаете. Не разыгрывайте из себя дурачка.

– А вы всегда ли были добры, Гор? Потому что, судя по тому, что я о вас читал, подозреваю, вы многих ранили по пути.

– Вероятно, так и есть. Но вряд ли я сознательно когда-либо намеревался кого-то погубить. Нет, по-моему, я все же так никогда не делал.

Морис ничего не ответил – вновь принялся складывать вещи.

– Но вы не ответили на мой вопрос, – произнес Гор.

– Что это был за вопрос?

– Как юноша вроде вас оказался в такой постели.

– Меня Хауард сюда привел. Сказал, что эта кровать удобнее той, какую он дал Дэшу.

Гор улыбнулся.

– Кое-кто решил бы, что вашему наставнику полагается комната получше.

Морис нахмурился.

– Не уверен, что назвал бы Дэша своим наставником.

– Нет? А кем бы вы его назвали?

– Я же вам вчера вечером сказал. Друг. Тот, кем я восхищаюсь. Он ведь хороший писатель, Дэш-то.

– “Он ведь хороший писатель, Дэш-то”, – повторил Гор, изображая внезапный прорыв провинциального выговора у мальчика. – Будьте осторожней, Морис. У вас корни видны из-под краски.

– Да, больше никем он не станет. Давайте не делать вид, будто он Пруст.

– Нет, он не Пруст, – признал Гор. – Но он выказал к вам щедрость духа, за что вы обязаны быть ему благодарны.