Плюгавый писарчук Стрельцовой сотни, самолично делавший опись заключенных под стражу ведьм, а после сам же и водивший их гуртом к черту, дрожал руками, понимая, что сейчас придется опознавать жаб, поэтому часто откидывал полу кафтана и через соломину втягивал горячительное из четвертушки, спрятанной в специально для таких случаев пришитый потайной карман.

– Ну-с, начнем, – нервно потер он руки, когда помертвелые губы смогли шевелиться. И, взяв испуганно вздрагивающий лист, зачитал населению про то, как безобразно распоясались в стране ведьмы, в связи с чем был издан приказ об их поголовной поимке, суде и возможном истреблении, ежели те окажут злонамеренное сопротивление и будут признаны опасными.

Народ безмолвствовал, внимая. Илиодор держался двумя руками за табурет и уговаривал себя не рассмеяться по-детски искренне. Перед писарчуком поставили три мешка «приговоренных». Он брезгливо заглянул в один, другой, велел доставать, но увидел распятого десятника, которому, ввиду особой склочности характера кошек, приходилось держать их на вытянутых руках, отчего лицо его багровело, хоть кошки и были нетяжелы.

– Вот с них и начнем, – заявил писарчук, тут же сверившись со списком, ткнув пальцем в рыжую, – Ефимия Панько. Двадцати двух лет, не замужем, живет одна, видимых средств к существованию не имеет.

Не дав ему договорить, десятник широко размахнулся и швырнул «Ефимию» в Шалунью. Визжа, та пролетела по широкой дуге и шлепнулась в воду.

– А как вы ее вылавливать собираетесь, – поинтересовался Илиодор, – если она сейчас не потопнет?

Действительно, визжа и тряся головой, «Ефимия» показалась на самой стремнине, уносимая прочь от города быстрой рекой. Сообразив, какую сморозил глупость, десятник бухнулся на колени, вопя:

– Обморочила! – и, решив, что раз он все равно «попал под чары ведьмы», то нечего ему мучиться и с другой трехцветной тварью, запустил ее вслед за товаркой в реку.

– Ульяна Спиридонова, дочь шорника Спиридона, – бесстрастно проводил взглядом кошку писарчук, – бойка, на язык несдержанна.

– Ульянка!!! – взревел шорник и, опрокидывая заслоны стрельцов, бросился в реку.

Илиодор только успел удивленно приподнять брови, как не выдержавший боярских измывательств народ ринулся к пригорку, топоча и опрокидывая служивых. Озверелые мужики вопили в десятки глоток:

– Марфушечка!!!

– Хавронья!!!

– Степанида, тварь гулящая, вернись домой, ноги вырву!!!

Прокоп со своей саблей ринулся было навстречу, но, получив в глаз, скатился под помост. Охранники у мешков дрогнули и попытку утечь замаскировали желанием встать насмерть возле боярского сына. Толпа, снедаемая непреодолимым желанием завладеть мешками, эти самые мешки опрокинула, и те полетели вниз, лениво переплюхиваясь с боку на бок, пока не упали в воду, исторгая из себя зеленую волну невольниц. Мужики взвыли, хватаясь за головы, и только какой-то седой как лунь старикашка в продранном на локтях полушубке, подняв за лапу дохлую ворону, вздохнул:

– Эх, Ганна, Ганна… Как же так?

Вид неподдельного стариковского горя пронял боярина до глубины души, и он поспешил ретироваться.

– А по-моему, все нормально вышло, – успокаивал его Илиодор.

Уланский командир только крякал. Три мешка ведьм ему видеть доводилось впервые в жизни, но на настойчивую игру бровями златоградца он среагировал правильно:

– Ну я так и отпишу, что ведьмачий заговор искоренен на корню.

– Главарши ихние сбежали, – скрипнул зубами боярин. Илиодору очень не нравился лихорадочный блеск его глаз, поэтому он поспешил его опять успокоить:

– В розыск объявите, чай, не впервой.

Но слишком потрясенный увиденным, Адриан покачал головой, начав резать правду-матку вслух:

– Очень бате хотелось на Мартины деньги лапу наложить. У нее, говорят, кладни тыщами в сундуках зарыты.

– Да? – заинтересовался Илиодор, но Прокоп сразу понял, что этакий разговор может вдохновить бояр на штурм Дурнева или и вообще Ведьмина Лога, где они и сгинут вместе с ним, Прокопом, потому он отчаянно затряс головой:

– Брешут все, по всей стране она деньги закапывала, а нам еще каторжан нужно наловить, для отчетности.

– Каких каторжан?! – уставились на него отцы-командиры. Прокоп растерялся, чувствуя неловкость оттого, что так бессовестно пользуется доверчивостью юного Мытного:

– Так ить…. Бунт в городе, ежели зачинщиков на каторгу не отправить, в Северске не поймут.

Уже достаточно далеко отбежавший от берега, чтобы не бояться погони, Адриан оглянулся назад и воочию убедился, что бунт имеет место быть. Приготовленных к утоплению жаб народ отлавливал всеми возможными способами. В ход шли штаны и рубахи. Кто-то гонялся, пытаясь накрыть зеленую картузом, кто-то пытался просто выманить обещаниями о сапожках, сережках и прекращении ходить в кабак.

– Что ж нам, их всех опять вязать? – усомнился Адриан в осуществимости подобного предприятия. А хитрый Прокоп, всегда вертевшийся подле власть предержащих, льстиво влез:

– Зачем же всех? Васька-царек народ взбаламутил.

– Царек! – радостно сверкнул глазами Адриан.

А Илиодор с сомнением покачал головой, думая, что как бы незадачливый боярин не нажил действительных неприятностей, столкнувшись с настоящей силой.

– Слышал я, Адриан Якимович, что разбойники Северска грозны. А в этаких глухих местах и вовсе сбиваются в огромные армии. Как бы вам без помощи и поддержки не понести потерь в неподготовленном мероприятии.

Адриан Якимович вздрогнул, а после, подойдя к князю, возложил ему обе руки на плечи и со всей искренней горячностью молодости заявил:

– Вот, князь, только от вас я и слышу слова поддержки и предупреждения. – Он осекся, чувствуя как в сердце щемит и, притиснув златоградца к груди, сказал: – Друг вы мне, клянитесь, что не бросите меня до конца этой передряги.

– Да я бы с радостью, – вздохнул Илиодор, борясь с собственным языком, который хотел поклясться, невзирая на волю хозяина. – Но вы же знаете мои обстоятельства. – И он сделал характерные движения пальцами. Последние два кладня он вчера как-то умудрился проиграть малолетнему Митрухе.

Мытный глянул на него и прослезился.

– Да что вы, друг мой, деньги – мусор. Прямо вот сейчас придем – и выдам вам из полковой казны.

Писарчук, всю ночь варивший неразменный кладень, сделал вид, что подавился мухой, поскольку полковая казна отощала вдвое. Он бодрым козелком прыгнул вперед, радостно заблеяв:

– Да что там, ваше сиятельство, давайте просто поставим князя на полное довольствие.

– Почетным егерем-стрельцом, – поддержал его Прокоп, дивясь такой сообразительности писарчука.