Деваха разинула рот, зато одна из ее товарок резко побагровела, сузив глаза.

Гость, умытый и переодетый, как раз собирался закрывать двери, но с интересом уставился на этакого мужичка, тем более что рыжий еще и двери лаптем припер, солидно пробасив, выставляя вперед ведро:

– Дядь, купи кошку.

– Зачем мне кошка?! – удивился приезжий.

– Не скажи, – серьезно покачал головой Пантерий, незаметно оттирая хозяина в глубь комнаты и сам следом просачиваясь. – Кошка в хозяйстве вещь полезная, – и, бухнув на пол ведро, вытащил меня, растягивая за лапы, – и мех, и ласка. А надо – она тебе еще и ведьм будет отпугивать, – взял он меня за шкирку и сунул ему в руки. – Ведьмы страсть как этой кошки не любят. Она храмовая.

Приезжий посмотрел на меня, приподнимая одну бровь, и в его голубых невинных глазках блеснули бесенята:

– Врешь, сорванец. Это малгородского головы кошка, она мне вот только что последний камзол уделала.

– Какого головы?! – взъерепенился пацан. – Я ее из храма Пречистой Девы спер еще этим утром1 И вообще, – он насупил брови, – не о чем тут толковать, видишь, животное в тебе души не чает.

Я как могла терлась об его руки, стараясь не замечать упорного Ланкиного дергания меня за хвост.

– И что я с ней буду делать? – растерянно поинтересовался мой новообретенный хозяин, стараясь держать меня на вытянутых руках.

Пантерий утер рукавом несуществующую соплю.

– Кота ей заведи, будешь смотреть, как они плодятся, и мышеедами торговать. Хороший мышеед за кладень уйдет.

– Тьфу на тебя, – опомнился боярин и поставил меня на стол, а я с интересом отметила, что когда он не злится, то довольно хорош собой. Тонкие черты лица выдавали в нем породу, уж не знаю какую, но благородную. Не северский загар здорово шел его голубым глазам и светлым волосам до плеч, как носят нынче в Златоградье. Впрочем, и рубашка, широкая, легкая, и светлые штаны с синим галуном явно были оттуда же, с юга.

Я встрепенулась, всматриваясь в него внимательнее, и тут мне в ухо дунула Ланка:

– Я думаю, это не боярский сын.

Я задумчиво покивала головой, дескать, уже сама сообразила.

– И он тебе нравится, – тут же вставила вредная, хоть уже и едва читающая мысли сестрица. Я так и подпрыгнула на столе, выныривая из омута каких-то не очень приличных фантазий, и обнаружила, что Пантерий со златоградцем сели играть в карты.

– Значит, так, коль я тебя обыгрываю, ты меня берешь на службу, – пацаненок постучал колодой по зубам, раздумывая, – за кладень медный в день. Коль ты выигрываешь – кошка твоя.

Златоградец захохотал:

– Как тебя хоть зовут-то, деятель?

– Митрофан я, – пробасил черт, взъерошив рыжую шевелюру, и, сопя, начал тасовать колоду. – А тебя как? – стрельнул он в партнера глазами.

– А я Филипп Евсеевич.

Ланка тут же шепотом прокомментировала:

– Врет, Илиодор он.

Гость напрягся, словно что-то услышал, но Пантерий, гнусно хмыкнув, заявил:

– А мне без разницы, хоть черт, щас без штанов оставлю.

Я прошла по столу и заглянула в карты «Евсеича». Этакая была дрянь, что я сразу бы выкинула, но тот лишь заливисто рассмеялся:

– А ведь тебе конец, братец Митрофан, сейчас я сам тебя без штанов оставлю, – и отвернул пальцем мою мордашку, – а ну не подсматривай, а то будешь подсказывать.

Я с удивлением увидела, что из рукава его как по волшебству вылезли козырные карты. Черт закатил глаза, всем видом показывая, что в чужих подсказках не нуждается и мухляжа не видит. И в один миг разделал гостя под орех!

– М-да, – задумался златоградец, Пантерий тем временем опять перетасовал колоду, хитро предложив:

– Ну, вдвое или как? – и, разбросав карты себе и ему, объявил: – Коль выиграю, то ты мне два медных кладня и новые порты, а то мои смотри, как прохудились, – и взлез на стул, демонстрируя разошедшиеся на заду штаны.

Ясно, что и эту партию новый хозяин продул. А после пятой поинтересовался:

– А не жулишь ли ты, приятель?

Я вовсю веселилась, потому что жулили они оба, всяк по-своему.

– Кто?! Я?! – выпучил глаза черт. И толкнул ему по столу колоду. – Очень нам обидно такие речи от вас слышать. Мы с кошкой, можно сказать, ради вас живота своего не жалеем, пашем день и ночь…

Златоградец расхохотался в голос:

– Ты не далеко ль в фантазиях-то улетел, дружище?

Митрофан поперхнулся, но тут же милостиво махнул ручкой:

– Ладно, давай так: серебряный кладень в день и красная рубаха в петухах. Страсть как хочу, с самого детства. – Учитывая, что, когда он стоял перед столом, над столешницей виднелась одна голова, то Илиодора позабавила такая речь. Карты были уже розданы, и тут я решила, что пора и мне проявить свою полезность. Стоило ему взяться не за ту карту, как я осторожно ухватила его за палец зубами и как бы ненароком покачала головой, мазнув хвостом по той, с которой следовало бы идти.

Глаза у златоградца сделались сначала круглыми от удивления, а потом как-то нехорошо и подозрительно сузились. Я фыркнула и начала кататься по столу.

– Где ты ее, говоришь, спер? – как бы невзначай спросил он, выкладывая ту карту, на которую я показала.

Пантерий покосился на меня, дескать, надо ли оно тебе, и сдался почти без боя.

– А ну, давай еще раз, – загорелся Илиодор.

– Да че там, еще раз. Выиграл кошку – забирай, буду себе другого хозяина искать.

– Да ладно тебе, не дуйся, возьму на службу, – утешил его лжебоярин. А Ланка, умаявшаяся стоять рядом, уселась на табурет и вздохнула в голос:

– Скучно-то как.

Илиодора будто подбросило.

– Это что?!

– А, не обращай внимания, – махнул рукой уже нанятый на работу Пантерий, – домовуха местная. В наших краях нечисти – что зайцев в лесу. Вот хоть эту кошку взять: колдуном воспитанная, сдавал ее заезжим аферистам, чтобы они людей в карты обыгрывали. Ну-ка, Муська, покажи, какие карты у барина.

Я вывалила язык, делая вид, что давлюсь шерстью.

– Во! – воскликнул Пантерий. – Одна дрянь!

Барин с интересом посмотрел на меня, а я на него, и хотя на дворе был не март месяц, но что-то во мне колыхнулось.

На улице бабахнула пушка, и мы все вместе обернулись в сторону окна, а когда златоградец поспешно выбежал вон, я, радуясь, что кошки не краснеют, промурлыкала:

– Ну и какие у вас идеи насчет этого Илиодора Евсеевича?

– Какие ж тут могут быть идеи, коль ты уже все решила, – ехидно подала голос Ланка, а Пантерий, изо всех сил изображающий тупого мальчугана, выковырял из носа козявку и серьезнейшим образом изучал ее, сведя к носу глаза.