— Вы успели их ей отдать? — продолжил допрос судебный следователь.

— Нет, не успел, — ответил Попенченко. — А теперь ей моей пятерки уже и не надобно…

— Вот что, господин Попенченко. — Песков решил пойти ва-банк и посмотреть, как на это среагирует допрашиваемый. — Ваш подельник Калмыков арестован и все нам рассказал. Запираться бессмысленно, и только чистосердечное признание может…

— Кто такой Калмыков? — Попенченко, не дослушав следователя, прямо посмотрел ему в глаза и выдержал его взгляд. — Не знаю никакого Калмыкова…

— Ладно, — спокойно произнес Виталий Викторович и велел привести отставного солдата, дабы провести очную ставку.

Калмыкова привели в допросную и усадили против Попенченко.

— Что это за фраер? — посмотрел на Пескова Попенченко. — А-а, это тот самый Калмыков, который «все вам рассказал»? — Он усмехнулся: — Не знаю такого, начальник. И, вообще, первый раз вижу, в натуре.

— Значит, вы не знаете этого человека? — пристально посмотрел на Попенченко судебный следователь.

— Не, начальник, не вершаю[7], — с усмешкой ответил Попенченко.

— Я бы попросил вас разговаривать на русском языке, а свои жаргонизмы оставить при себе, — разозлился следователь.

— Понял, начальник, прости, — опустил голову Попенченко.

— Ну, а вы, господин Калмыков, — обратился к отставному солдату судебный следователь, указывая на Попенченко, — знаете этого человека?

— Нет, — ответил Калмыков. — Я тоже его в первый раз вижу…

Результат был нулевой. Более того, у Пескова появилось стойкое чувство, почти убеждение, что Попенченко и Калмыков и правда впервые видят друг друга.

Это что, тупик?

— Ну, и что теперь делать? — спросил Песков, придя к Воловцову и рассказав ему про очную ставку. — Конечно, то, что Попенченко и Калмыков не признали друг друга, ничего, собственно, не решает. У суда будет предостаточно оснований, чтобы отправить Калмыкова на каторгу. А Попенченко — калач тертый, присяжные его оправдают. К тому же у меня ощущение, что они действительно незнакомы…

— Своим ощущениям надо доверять, — негромко произнес Воловцов.

— И что делать дальше? Передавать дело Кокошиной в суд? — не очень уверенно проговорил Песков.

Повисло молчание…

— Если Попенченко не замешан в убийстве и сбежал, испугавшись, что его заметут — а тут он все правильно рассчитал, поскольку подозрение пало бы на него в первую очередь, — получается, что Калмыков приходил той ночью к кому-то другому, — изрек наконец Иван Федорович. — Нам с тобой, — он нарочно обратился к Виталию Викторовичу на «ты», чтобы подчеркнуть, что они заодно, — надо только выяснить, к кому приходил той злополучной ночью Калмыков, с кем из постояльцев дома он знаком. Вот тогда дело будет полностью раскрыто и его можно передавать в суд.

— Согласен, — немного подумав, ответил Песков.

— Ну, а коли ты согласен, давай будем кумекать… — Иван Федорович чуть помолчал. — Итак, в доме Кокошиной проживают… В левом крыле: Григорий Наумович Шац, скупщик старых вещей и комиссионер, и Кирьян Петрович Корноухов, отставной унтер, заметивший в ночь убийства «фигуру» и узнавший в ней позже Ивана Калмыкова…

— Надо полагать, что это не к нему приходил в ночь убийства Калмыков, — заметил Песков.

— Естественно, — согласился Воловцов. — К чему же ему, вот так, ни за что ни про что, сдавать своего подельника? Стало быть, из числа подозреваемых лиц мы его исключаем. И остается у нас из левого крыла дома в подозреваемых только господин Шац. В правом крыле, — продолжил свои рассуждения Иван Федорович, — проживают Апполинария Карловна Перелескова, дворянка, и фартовый господин Попенченко. Если исключить последнего из списка подозреваемых, то у нас из правого крыла дома остается на подозрении только мадам Перелескова…

— Есть еще Наталья Квасникова, поденщица, проживающая во флигеле, — заметил Песков.

— Есть такая, — согласился поначалу Иван Федорович. — Но ночная фигура, по заверению старика Корноухова, последовала к черному ходу дома, а не во флигель.

— А может, Наталья была уже в это время дома, — предположил Виталий Викторович.

— Согласен. Может, — одобрительно посмотрел на рязанского судебного следователя московский судебный следователь по наиважнейшим делам. — Она могла сидеть на кухне и дожидаться подельника. Кстати, она оставалась должной Кокошиной за аренду своей квартирки один рубль двадцать копеек. Хороший предлог зайти к хозяйке под предлогом возврата долга…

— Да и Шац был должен Кокошиной три рубля, — дополнил рассуждения Ивана Федоровича Песков.

— И Шац был должен Кокошиной, верно, — задумчиво произнес Воловцов. — Но предлог, чтобы постучаться к Кокошиной поздним вечером, мог заключаться не только в отдаче долга. Причина могла быть и иной. Скажем, сообщить об отъезде или, напротив, приезде в гости родственников.

— Значит, подозреваемых трое? — посмотрел на Ивана Федоровича Песков. — Это — Наталья Квасникова, Григорий Наумович Шац и Апполинария Карловна Перелескова.

— Четверо, — поправил его Воловцов. — Есть еще Ефим Афанасьевич Кологривов…

— Какой Ефим Афанасьевич? — не понял поначалу Песков.

— Дворник Ефимка, который живет под лестницей, — серьезно посмотрел на коллегу Иван Федорович. — Его мы тоже не можем списывать со счетов, верно?

— Пожалуй, — согласился титулярный советник. — Хотя… на преступника он не тянет.

— А на любовника?

— Не понял? — несколько недоуменно проговорил судебный следователь.

— На любовника дворник Ефимка тянет? — пытливо глянул прямо в глаза Пескова Иван Федорович. — Причем такого, что барышни сами к нему в каморку приходят и там предаются с ним страстной и бурной любви.

Виталий Викторович несколько раз хлопнул глазами. Уж не шутил ли господин Воловцов? Вид его был до того комичен, что Иван Федорович не выдержал и засмеялся. А потом рассказал ему про молодку Елену Шилохвостову из дома Козурина и «настоящую» барышню, что недавно приходила к дворнику просить денег.

— Денег? — искренне удивился Песков. — Откуда у дворника Ефимки деньги? Да еще для «настоящей» барышни?!

— Вот и я думаю о том же самом, — как-то неопределенно произнес Воловцов. — Представляешь, если к тебе придет вдруг, скажем, — он окинул оценивающим взглядом франтоватого Виталия Викторовича, — княжна Голицына и станет у тебя просить денег на новый выезд? Или на виллу в Ницце? После чего вы предадитесь любви в чулане под лестницей, где обычно стоят метла, совки и ведра?