Может, стоит разузнать об этом дворнике побольше?

Думы Ивана Федоровича были прерваны приходом судебного следователя Пескова. Он сиял, как начищенная мелом медная ременная бляха полицейского. Или как новенький тульский самовар.

— Поздравляю! — с порога, без всяких предисловий, произнес Виталий Викторович. — Поздравляю и себя, и вас!

— А что такое? — возвел на судебного следователя недоуменный взгляд Воловцов.

— Сегодня утром знакомый вам околоточный надзиратель Петухов арестовал в Рыбацкой слободе некоего Ивана Ерофеича Калмыкова, отставного солдата, подозреваемого в убийстве и ограблении старухи Кокошиной. У него в доме при обыске найдены процентные бумаги, ранее принадлежащие убитой домовладелице. Номера похищенных у Кокошиной ценных бумаг и номера бумаг, найденных у Калмыкова, абсолютно совпадают. Что касается часов в серебряном корпусе, что подарил Кокошиной в прошлом году ее сын, то Калмыков, по его собственному заверению, их просто продал. Все, дело раскрыто, в этом есть и ваша толика участия, причем весьма немалая. Ведь это вы первым усомнились в том, что причиной гибели бедной старушки Кокошиной является несчастный случай или самоубийство.

— И что, этот Калмыков признался в убийстве? — осторожно спросил Иван Федорович.

— Еще нет, но признается, — ответил Песков. — Да и куда ему деваться?

— А Попенченко? — спросил Воловцов. — Он каким-нибудь боком причастен к убийству?

— Возможно, он наводчик, — ответил титулярный советник. — Каким-то образом прознал про процентные бумаги Кокошиной и рассказал об этом своему дружку. Возможно, это именно ему, под предлогом оплаты денег за комнату, Кокошина в ночь убийства и открыла дверь…

— Так, может, он и убил?

— Может быть, — согласился Песков. — Так или иначе, но этот Калмыков напрямую причастен к убийству и похищению ценностей из квартиры Кокошиной…

— А что он сам говорит?

— На предварительном допросе он показал, что процентные бумаги, серебряные часы и сто сорок рублей ассигнациями ему были отданы на сохранение, но кто их ему отдал, не говорит, — ответил Виталий Викторович и задержал свой взгляд на Воловцове: — А ты что, Иван Федорович, думаешь, что не он убийца?

— Пока я ничего не думаю, — неопределенно проговорил судебный следователь по наиважнейшим делам.

— Но ты же сомневаешься, я вижу! — Настроение у Пескова резко упало. — Почему?

— Надо еще проверить, та ли это фигура — ваш Калмыков, — которую видел в ночь убийства старик Корноухов, — заметил Воловцов.

— Я об этом уже думал, — сказал Виталий Викторович. — Эксперимент проведем сегодня ночью. И я уверен, что Корноухов его узнает…

Дальше разговор двух судебный следователей как-то не клеился. Похоже, Песков обиделся, что Иван Федорович не разделил его радости по поводу раскрытия такого громкого преступления. Что ж, сегодня ночью он убедится, что Калмыков — убийца.

Вечер опустился незаметно. Ночи дожидаться не стали: уже в половине десятого было так темно, что хоть глаз выколи.

Без четверти десять привезли в наручниках Калмыкова. Он был бледен и дрожал, что, впрочем, не удивительно, ведь ему грозила бессрочная каторга, то есть неволя до скончания его жизни. Такая перспектива радовать, конечно, не могла.

Двое полицейских встали у центральной калитки. Двое — у боковой калитки, ведущей во двор Феодоры Силантьевны. Один полицейский дежурил у черного хода. А Воловцов и Песков расположились у отставного унтера Корноухова.

— Вы готовы? — спросил Песков Кирьяна Петровича.

— Да, — ответил старик.

Для чистоты эксперимента было решено, что он ляжет на кровать, потом, привлеченный скрипом калитки, встанет и посмотрит в дворовое окно — словом, все, как в ночь убийства.

Когда старик улегся, Песков крикнул в открытую форточку:

— Давайте Калмыкова!

Полицейские отпустили отставного солдата:

— Ступай. И не вздумай с нами шутить…

Калмыков, понурив голову, открыл калитку. Она протяжно скрипнула. Услышав скрип, Корноухов поднялся с кровати и подошел к окну. По двору, в направлении черного хода, шла фигура. В темени было не разобрать, кто это: мужчина или женщина. Старик смотрел на фигуру, Воловцов с Песковым — на старика. Так продолжалось секунд десять. Затем отставной унтер повернулся к Воловцову и сказал:

— Это он.

— Вы ничего не путаете, Кирьян Петрович? — с какой-то необъяснимой ему самому тревогой спросил Иван Федорович.

— Никак нет, не путаю. Это та самая фигура, с позволения сказать, что приходила в дом тогда, когда убили хозяйку…

— Ну, вот и все, — произнес Песков, и в его голосе сквозило явное торжество. — Благодарим вас за помощь, Кирьян Петрович.

— Да чего уж, я завсегда, с позволения сказать, — ответил отставной унтер, не понимающий, почему так радуется молодой следователь и отчего не радуется вместе с ним следователь, что постарше.

— Что ж, спасибо за помощь, — сказал, прощаясь с Воловцовым, Песков. — Мне было очень приятно с вами работать.

— Да не за что, — просто ответил Иван Федорович. — Что будете делать в ближайшее время?

— Завтра в десять часов я буду допрашивать под протокол Калмыкова, а далее…

— А можно мне поприсутствовать на его допросе? — быстро спросил Воловцов, не дав титулярному советнику договорить.

— Вы все сомневаетесь? — едва улыбнулся Виталий Викторович, почему-то перешедший вдруг на «вы». — Хорошо-с. Я получу на вас разрешение, а вы захватите бумаги, удостоверяющие вашу личность.

— Благодарю вас, — сказал Иван Федорович.

— Да не за что, — словами Воловцова ответил Песков.

— Я этого человека не знаю… — Калмыков был явно растерян, но держался на допросе принятой линии настойчиво и твердо. — Я видел его в первый раз, и почему он доверился мне, не имею никакого понятия…

— Ну, что вы такое говорите, Иван Ерофеич, — мягким увещевательным тоном произнес Песков. — Вы что, хотите уверить меня, что приняли серебряные часы, сто сорок рублей ассигнациями и процентные бумаги на восемнадцать тысяч рублей от совершенно незнакомого вам человека? И он, тоже абсолютно вас не зная, отдал вам такое богатство, как вы изволили выразиться… на сохранение? Но это же сказка, господин Калмыков. Сущая небылица…

— Верно, он торопился или за ним гнались, — продолжал гнуть свою линию отставной солдат. — Мой дом он выбрал случайно и, увидев меня, решил, что мне можно доверять…

— Веселый вы человек, однако, Иван Ерофеич, — усмехнулся Песков, но Калмыков угрюмо посмотрел на него и уставился в пол. — То, что вы нам говорите, детский лепет какой-то… Неужели вы думаете, что суд вам поверит?

— Да, — ответил Калмыков и почему-то глянул на Воловцова.