– Ты никогда не видел старика, – говорит Император.

Это не вопрос. Я не отвечаю.

Он улыбается. У него идеально белые, ровные зубы, странно выглядящие на фоне кожи.

– Ты знаешь, что такое старость?

– Да.

Я никогда не видел старость. Но я знаю, что это такое, потому что когда-то старость была. Очень давно. В незапамятные времена. Время стёрло все воспоминания о ней, но знание – осталось.

– Я смертен, Риггер. Ты понимаешь, что такое смерть?

Смерть – это избавление от всех болезней. Смерть – это спасение от боли, это излечение отрубленных конечностей, выбитых зубов и выколотых глаз. Смерть – это сон, только более глубокий. Смерть – это несколько часов полного забвения.

Но ответ должен быть другим.

– Смерть – это конец, – говорю я.

– Правильно, Риггер. После смерти нет ничего. Это вечность. Это пустота и безмолвие. Но суть не в этом.

Он замолкает и смотрит на узор на балдахине. Потом говорит:

– Сядь, Риггер.

Невидимый прежде слуга подносит мне стул. Я сажусь.

– Теперь слушай. Я думаю, тебе будет интересно то, что я расскажу.

Он не смотрит на меня. Его глаза направлены в потолок, но я думаю, что он видит нечто совсем другое. Он видит прошлое, своё прошлое.

– Император не может быть бессмертным. Император должен стареть и умирать, потому что власть должна меняться. Променять вечную жизнь на абсолютную власть – это непросто. Но я, и каждый из моих предшественников, сделали это. Если императорский трон займёт бессмертный деспот, будет страшно. Если бессмертный слабак – тоже. А идеального императора быть не может. Даже если бы и нашёлся такой человек, его время тоже должно было бы закончиться, потому что любое время требует перемен.

Он вздыхает.

– Я был плохим императором. Я ничего не оставил после себя. Я не завоевал новых земель, я не достроил флот, начатый моим предшественником, я не изменил ничего к лучшему. При мне город стал превращаться в систему трущоб, а в отдалённых провинциях позабыли даже о моём существовании.

Он снова замолкает.

– Всё это оттого, что я боялся. Скажи мне, Риггер, сколь долго может существовать смертный в мире, где жизнь не стоит ничего?

Я хочу ответить, но он перебивает.

– Это риторический вопрос. Смертный не проживёт и дня. Я был императором восемьдесят четыре года. Дольше, чем шесть предыдущих императоров, вместе взятых. Мой непосредственный предшественник правил всего четыре года, но за это время он успел много более, чем я. Вы, провинциалы, даже не знаете о том, что императоры меняются. Для вас Император – это лицо на портрете. Вы не знаете имени императора, потому что он всё равно только один, и всегда был только один. И слова «император» для его обозначения вполне достаточно. Но у нас есть имена.

Он делает паузу, и тогда я говорю:

– Я знаю.

– Ты знаешь, потому что тебя учили. Но подобных тебе единицы. Почти никто этого не знает.

Он причмокивает губами.

– А теперь скажи, Риггер, что должен делать человек, который становится смертным?

Я говорю первое, пришедшее на ум.

– Мстить.

– Нет, – он качает головой. – Мстить – это глупо. Это тратит время впустую, а у смертного времени совсем немного. Кроме того, кому мстить? Тем, кто сделал его смертным? А если это произошло само собой? Неверно, Риггер. Попробуй ещё раз.

Я думаю. Предположим, я знаю, что умру через пятьдесят лет. Я должен успеть очень многое. Да, точно. Успеть.

– Успеть, – говорю я.

Старик улыбается.

– Молодец, Риггер. Не зря выбрали тебя.

Я не решаюсь спросить, для чего меня выбрали.

– Я уверен, Риггер, что ты считаешь меня жестоким после того, как увидел наши казематы. Но их придумал не я. Их придумал Император Аонга много сотен лет назад. Он был очень жестоким человеком. Многие из хитроумных машин в наших казематах – это его рук дело. Он лично изобретал эти машины. Он кроваво подавлял восстания и жестоко расправлялся с предателями. Он не щадил пленных. Ты думаешь, камеры и пыточные – это страшно? Он бросал людей в ямы, заваливал камнями, а поверх заливал сцепляющим раствором. Представляешь? Все его хранилища до сих пор не нашли. Где-то там, под землёй, существуют люди, которым сотни лет нечем дышать, но они не могут задохнуться, потому что они бессмертны.

Он снова делает перерыв.

– Он вмуровывал людей в камни и спускал на дно реки. Они до сих пор там. Они открывают глаза утром, вдыхают воду и снова умирают до следующего утра. Представляешь, Риггер? Он вмуровывал своих врагов в днища фекальных ям. Представь себе, Риггер.

Он продолжает.

– Так вот, Риггер. Я так не смог. За восемьдесят четыре года я распустил империю. Если Фаолан нападёт, от нас ничего не останется. Моя регулярная армия спивается в городских кабаках. Цены в городе нещадно растут, а товар портится. Моя жизнь, Риггер, прошла впустую. Потому что мне не хватило силы воли, жестокости. Когда я стал императором, мне казалось, что нужно развлекаться. Ведь было так мало времени. Вокруг меня были тысячи женщин, вокруг меня было всё, что душе угодно. Я не обращал внимания на государственные дела. Женщины и страх за жизнь – вот всё, что было вокруг меня. И я этим жил, жил столько лет.

Он поднимает руку, слуга подносит ему чашу с какой-то жидкостью. Император пьёт. Затем продолжает.

– У императора всегда есть преемник наготове. На всякий случай. На случай, если Император погибнет внезапно. Но если у императора есть время, он выбирает себе преемника, который лучше всего подходит к сложившейся ситуации. Ты знаешь все наши проблемы: обнаглевшее быдло, восстающие провинции, недовольные чиновники, постепенно загаживающиеся города. Для решения этих проблем нужна твёрдая рука.

До меня начинает доходить. Хотя кое-что мне непонятно.

– Ты догадываешься, Риггер, не правда ли? – Император смотрит мне в глаза. – Я выбрал тебя. Сначала я думал, что императором может стать Киронага, но он оказался слабее. Он мягче. Он умнее. И потому – слабее. Ты жесток, Риггер. Ты бездумно и слепо жесток. Империя требует жестокого императора. Нового Аонгу, который будет жечь и пытать. Который натянет Империю как струну и ударит ей по Фаолану раньше, чем Фаолан соберётся ударить по нам.

– Я бессмертен, – говорю я.

Старик смотрит на меня внимательно.

– Киронага никуда не уехал, Риггер. Ты убил Киронагу тогда, в том зале, на глазах у всех. Убил окончательно и навсегда. До Киронаги был ещё один претендент, Ульмон. Киронага убил Ульмона. Если бы ты проиграл Киронаге в тот день, ты отправился бы в свой Санлон, а Киронага стал бы Императором. Но Киронага знал о том, что он может стать Императором, и Ульмон знал, и это было ошибкой. Они знали о том, что они смертны, они сознательно пошли на это, и поэтому в них не было ненависти. Только разум и сила.