— Вы не войдете! — заявил ему один из «подмастерьев».

— Да, никоим образом! — добавил второй.

— Мы закроем ворота! — почти выкрикнул третий между приступами отрыжки.

Мужчина в зеленом, похоже, никак на это не отреагировал. Прямо передо мной еще один «подмастерье» влез на крышу припаркованной машины и начал с остервенением топтать крышу. На машине были номера Ирландской Республики, и «подмастерье», видимо, решил, что машина тоже является частью армии католиков короля Якова. Подошедший пилер, старый, полный и усталый, приказал парню спуститься. Он лишь похлопал по своему табельному револьверу, и «подмастерье», испугавшись, слез с крыши.

— Ну вот. Думаю, вы закончили? — крикнул инспектор и помахал другим полицейским, чтобы они открывали улицы. Те начали сматывать желтые ленты.

— Черные ублюдки! — выкрикнул кто-то из «подмастерьев».

Выражение «черный ублюдок» относилось не к расе, а к форме полицейского, которая была такого темного оттенка зеленого, что казалась почти черной. Действительно, в Северной Ирландии малое количество иммигрантов не давало развернуться вероятным расистам. Имелась, правда, довольно многочисленная китайская диаспора, но расисты предпочитали не замечать китайцев, опасаясь, что каждый из них может оказаться Брюсом Ли и с легкостью вытряхнет из них душу.

«Подмастерья» покидать улицу отказались, и пилеры были вынуждены вызвать спецподразделение для борьбы с беспорядками. Ожидая окончания представления, я успел спросить одну из школьниц — хорошенькую брюнетку, которая выглядела так, будто никогда не видела солнца, как пройти к «Молт шоп».

— Вы идете правильно, — сказала та, убедившись, что ее друзья находятся неподалеку, — но закусочная на другой стороне улицы, сразу после Ольстерского банка.

— Спасибо большое.

— Пожалуйста, только я бы на вашем месте туда не ходила, — посоветовала она, медленно моргнув большими карими глазами.

— Это еще почему?

— Вы турист? Из Америки?

— Нет, но я действительно из другого города.

— Если хотите молочный коктейль, лучше идти в «Макдоналдс», а это место какое-то подозрительное…

— Правда? Из-за чего? Наркотики?

— Не знаю. Если вам нужны наркотики, вы найдете их везде. Хотя… там все равно делают хорошие молочные коктейли.

— Ну спасибо за подсказку.

— Я не отказалась бы от молочного коктейля, — сказала девушка, хитро улыбаясь.

— Радость моя, если бы я был на десять лет моложе, выспался бы, не имел проблем со всякими бугаями и не пытался бы найти пропавшего ребенка до полуночи, может, я и побаловал бы тебя молочным коктейлем, но сейчас — увы. — Я, извиняясь, развел руками.

К этому времени улица наконец-то освободилась, и я побежал по направлению к Ольстерскому банку.

Теперь я находился в пределах «Золотой мили».

Белфаст был порождением девятнадцатого века, побочным эффектом бума в ткацкой промышленности, судостроении и ремонте кораблей. Менее чем за сто лет численность жителей увеличилась вдесятеро. Некоторые районы города буквально заполонили католики, тогда как протестантам достались другие районы. И по сей день кварталы протестантов и католиков разделены так же четко, как кварталы белых и черных в Бостоне или Детройте. Восточный Белфаст практически целиком протестантский. Западный — разделен на протестантское гетто вдоль Шенкилл-роуд и католическое гетто вдоль Фоллс-роуд. Попасть в чужое гетто по ошибке невозможно. Шенкилл-роуд пестрит граффити, изображающими героев-протестантов, которые нарисованы, как правило, красным, белым и синим. На Фоллс-роуд — граффити героев-католиков, а цвета — зеленый, белый и оранжевый. Южный Белфаст, однако, является исключением. Я шел именно туда. В этой части города университетский район смыкается с коммерческим центром. Здесь живут люди богатые, в крайнем случае среднего достатка. Тут и дома покрасивее, и улицы пошире, деревья не изрешечены пулями, прогуливаются влюбленные парочки, бродят студенты, много молодежи. Нет баров «только для католиков» или «только для протестантов». Отсутствуют воинственные граффити, флаги и подозрительность.

Но даже здесь боевики вмешиваются в местные дела, и «Молт шоп» вряд ли окажется исключением.

— Ну, видно, добрался, — пробормотал я, заметив невдалеке розовый «кадиллак» 1958 года, чудесным образом сохранившийся и превращенный в открытую веранду.

Скорым шагом я направился к кафе, придавленный нехорошими предчувствиями. Рядом с «Молт шоп» были припаркованы еще несколько автомобилей-веранд: «кэдди», «форд-тандерберд» и неуместный здесь «де лореан». Несмотря на постоянно возобновляющийся дождь, все набиты битком.

Я вошел внутрь.

Большая закусочная в стиле пятидесятых, с фонтанчиком газировки, официантами на роликах, Бадди Холли на музыкальном автомате и прочими реликтами смутно и неверно запечатленных памятью дней правления Эйзенхауэра. Меню вполне обычное для закусочной, хотя иногда попадались типично ольстерские приколы, наподобие сушеных батончиков «Марс», которые шли вместе с ломтем особого хлеба. Все под детские вкусы, куча разнообразных сиропов и молочных коктейлей.

Ко мне подкатила официантка в нейлоновом платье в горошек и с косичками:

— Чего желаете?

Я вынул фотографию Шивон:

— Я ищу эту девочку, она приходила сюда с одним из местных. Рыжеволосый худой парнишка. Никого не напоминает?

Девушка устало вздохнула. Эти вопросы она выслушивала явно не в первый и даже не во второй раз. Ребята Бриджит, полиция, потом опять ребята Бриджит, а затем снова полиция.

Ну, они все же не я.

— Послушайте, это крайне серьезно. Видели вы эту девочку? — Я придал голосу угрожающие нотки.

Она отрицательно покачала головой и посоветовала:

— Вам лучше поговорить с управляющим.

— Всему свое время. Я покажу фото посетителям.

— Нельзя мешать посетителям, — нахмурила она бровки.

— А я попробую.

В кафе сидело человек тридцать, и ни одного старше двадцати пяти. Я показал им фото, спросил о таинственном рыжеволосом парне, но никто ничего не видел. Попробовал поспрашивать официантов и кассиров, но опять оказался ни с чем.

Полное отсутствие информации уже само по себе подозрительно.

Никто не говорил: «О, вроде бы знакомое лицо…», или «Рыжий парень? Да здесь полным-полно таких», или «Думаю, я ее видел. Она была с маленькой собачкой?».

Ни одного привычного ответа.

Я вот что хочу сказать… Белфастцы слишком хорошо умеют держать язык за зубами и ничего не видеть, занимаясь своими делами. Именно поэтому они заменили судебные заседания тайными «тройками»: ни один из свидетелей не желал подтверждать свои слова на глазах у двенадцати незнакомцев и ни один из судей не желал выносить приговор террористам, которые могли жестоко отомстить. А еще я знал, что ирландская культура молчания, пустившая глубокие корни и чрезвычайно долговечная, берет свое начало от вакханалии доносчиков во времена восстания 1798 года. Да только тут чувствовалось что-то другое — как будто все посетители получили неоднозначные инструкции.