— Завтра. Вернее, послезавтра. После похорон Эдды.

Надя резко села в постели, готовая к схватке.

— Думаю, мы можем кое-что сделать, — твердо заявила она. — Петиции, письма в окружную прокуратуру. Это не раз срабатывало.

— Никаких писем, никаких петиций. Какой в них смысл, если я собираюсь признаться в своей вине?

Окружной прокурор девять лет назад предложил ему сделку. Это может случиться и теперь. Признание вины в обмен на мягкий приговор. Год-два в тюрьме нестрогого режима. Если повезет, ему даже могут разрешить работать в лазарете.

Ален подавил внезапный приступ тоски. Какое бы наказание ему ни определили, он постарается принять его достойно.

— Поторапливайся, моя дорогая, — сказал он, прикоснувшись губами к ее виску. — Нам предстоит работа.

Надя удивилась.

— Работа?

— Да. Я должен убрать тонну осколков и щепок, а ты — написать репортаж. Может, даже заработаешь премию Пулитцера.

— Нет. Я не стану этого делать. Я не смогу быть объективной.

Ален приложил ладонь к ее щеке.

— Ты будешь объективной и честной.

Надя открыла было рот, чтобы возразить, но передумала под его стальным взглядом. Он принял решение, и ничто уже не может его изменить.

— Ладно, но я сохраняю за собой право на собственное мнение.

История Алена была напечатана в понедельник утром. Надя хотела подождать до похорон Эдды в среду, но Ален настоял на более раннем сроке.

— Я больше не прячусь, — объяснил он ей. — Решил так решил.

Как только газета вышла в свет, Ален позвонил окружному прокурору в Бостон и сказал шокированному помощнику, что сдастся властям через два дня. Переговорив со Стивом Маккензи, они согласились и обещали прислать полицейского для сопровождения Алена.

Надя объяснила Элли, почему Ален уезжает. Они поплакали, и в конце концов Элли стала утешать ее.

— Ален любит нас, — сказала она с уверенностью ребенка. — Когда он выйдет из тюрьмы, то женится на нас, и ты родишь ребенка.

Надя улыбнулась сквозь слезы, но ее печаль росла. Как она и ожидала, эта история стала сенсацией. Телефон буквально раскалялся от звонков из крупных газет и телекомпаний, жаждущих подробностей.

Ее удивила реакция городской общины — явное нежелание поддержать человека, которого знали и на которого полагались в городе без малого десять лет. Но Ален неожиданно обрадовался. Так ему было проще покинуть своих больных без угрызений совести.

Три последних дня он работал до глубокой ночи, оставляя хозяйство на Ника Стикса — своего партнера, подробно инструктируя его по каждому пациенту.

А последние часы в Миртле Ален проводил с Надей и Элли.

Когда после службы они выходили из церкви, Ален первым увидел мужчину в стандартном темном костюме. Надя тоже заметила детектива и с силой сжала руку Алена.

Ален мягко высвободил руку. Мужчина в темном костюме сделал к ним шаг. В одной руке у него был полицейский значок, в другой — наручники.

— Доктор Георг Лейтон?

Ален кивнул. Ему странно было откликаться на имя, которое он столько лет пытался забыть.

— Я уполномочен городом Бостоном, штат Массачусетс, взять вас под стражу как лицо, скрывающееся от правосудия, и вернуть вас по месту юрисдикции Верховного суда Бостона.

Наручник защелкнулся на кисти Алена, прежде чем он успел в последний раз обнять Надю. Она беспомощно смотрела на него полными слез глазами.

— Дайте нам минуту на прощание, — попросил Ален бостонского полицейского.

— Одну минуту, не больше. Нам предстоит долгий путь. — Полицейский вернулся на свое место у входа в церковь.

Ален опустился на корточки и взял маленькую ручку Элли.

— Я рад, что познакомился с тобой, игрунья, и никогда не забуду тебя. — Он поцеловал ее ручку и приложил ее к своей щеке, прежде чем отпустить.

— Конечно, не забудешь, — кивнула Элли с самым серьезным видом. — Обязательно приедешь обратно, женишься на моей маме и станешь моим отчимом, правда?

— Для меня это было бы большой честью, — тоже очень серьезно сказал Ален, — но я не могу вернуться. Когда-нибудь ты это поймешь. — Он быстро поднялся на ноги и повернулся к матери Элли.

— Обними меня, — прошептала Надя, едва не плача.

Ален поднял скованные руки, и она протиснулась под них. Он сильно прижал ее к себе. Ее руки обвились вокруг него так крепко, словно она готова была драться с самим дьяволом, лишь бы не отпустить своего любимого.

— Позволь мне приехать, Ален, — прошептала она. — Я кое-что могу сделать…

— Нет. Мы уже говорили об этом. Я иду на это один.

— Но я могу помочь.

— Видеть тебя и не иметь возможности прикоснуться — это будет пытка. Обещай исполнить мое желание.

— Обещаю, — сказала она, а он поцеловал ее нежно и трепетно. — О Ален, — прошептала она, — как плохо, что ты будешь один.

Ален улыбнулся и прошептал:

— Как долго мне ни придется там пробыть, я буду жаждать встречи с тобой, твоих объятий, твоей любви.

Она разрыдалась.

— Береги себя… береги…

— Ты тоже.

Он поцеловал ее еще раз, потом поднял руки, давая ей выбраться, повернулся и вышел в сопровождении полицейского.

Поездка заняла девять часов. К моменту приезда в тюрьму Ален как бы оцепенел. Его толкали, допрашивали и провели через всю процедуру регистрации заключенного, призванную лишить человека достоинства и подавить его дух.

Он удивился, когда вместо камеры его провели в небольшую комнатку.

— Вас ждет адвокат, — объяснил ему сопровождающий.

— Кто?

— Ваш адвокат мистер Толливер. В вашем распоряжении двадцать минут.

Один из лучших и самых дорогих адвокатов Бостона Грэм Толливер был одноклассником его отца и близким другом семьи. Он уже сидел за маленьким столиком и приветствовал его холодной улыбкой.

— Добро пожаловать домой, Георг!

— Скажите мне только одно, — спросил Ален, когда охранник вышел. — Как быстро все это кончится?

— Это зависит от того, собираешься ли ты признавать свою вину?

— Да, я виновен.

— С твоим послужным списком за девять последних лет мне удалось бы, я полагаю, убедить присяжных признать тебя невиновным. При условии, если мы сумеем избрать присяжных, которые ценят все то, что Лейтоны сделали для этого города.

Ален скрыл свое удивление и проснувшуюся надежду.

— Не надо ни трюков с присяжными, ни освобождения под залог.