– Печень в таком возрасте да в его должности у всех болит. Это закон. Было бы удивительно, если бы она не болела, – Потапчук выбрался из-за стола, пожал капитану руку, похлопал по плечу. – Спасибо тебе, Олег!

Оставшись один, попивая чай, генерал ФСБ внимательно рассматривал бумаги. «Я бы тоже на месте поляков подумал, что это полный бред. Лишь два слова – „Семен Семенович“ – заставляют верить в бред девушки, назвавшейся польской полиции Машей Пироговой. Да и дело с „Новиков и К“ висит тяжким камнем. Пока о нем не вспоминают, но придет время – вспомнят. Это ж сколько людей положили в мирное время да в мирном городе! Смоленск – не Грозный. Начальство, конечно, движения этой бумажке не даст, в лучшем случае, приобщат к делу, окажется она среди сотен протоколов допросов и будет пылиться вместе с ними. Семен Семенович Смирнов.., я перед тобой в долгу, ты не успел сказать мне всю правду, потому что не знал ее, а когда узнал, то не успел. Где же сейчас девчонка?»

Потапчук смотрел на нечеткую ксерокопию фотографии, затем вызвал помощника и отдал распоряжение:

– Свяжись со Смоленском, узнай, где сейчас Мария Пирогова восьмидесятого года рождения. Ответ пришел быстро.

– Прописана у родителей, но участковый говорит, что не видел Марию уже два месяца.

– И тут облом, – употребил жаргонное слово генерал Потапчук, – нюхом чую – она реальная зацепка. Надо только барышню отыскать и хорошенько с ней поговорить по душам.

Генерал Потапчук вытащил из шкафа портфель, сложил в него документы и уже вечером был в новой мансарде у Глеба Сиверова.

Тот встретил генерала с чашкой кофе в руках. Наушники висели на шее, из них лилась классическая музыка.

– Вагнер? – спросил Федор Филиппович, приложив наушник к своему уху.

– Вы становитесь продвинутым, Федор Филиппович.

– Элементарно, Глеб, – сказал генерал. – Ты ничего другого не слушаешь.

– Тут вы не правы. Я слушаю радио, телевизор, жену и иногда вас…

– Я имею в виду музыку.

– Что сделаешь, люблю Вагнера. Вы ведь тоже курите один и тот же сорт сигарет на протяжении… – Глеб задумался, – наверное, лет сорока?

– Сорока трех, Глеб, и никак бросить не могу.

– То же самое случилось и у меня с Вагнером. Глеб отключил плейер, положил его на стол, налил генералу кофе, пододвинул к нему пепельницу. Генерал положил на стол портсигар.

– Что, дали ход делу «Новиков и К»?

– Нет, – сказал генерал, – если бы дали, я находился бы сейчас в управлении, а не у тебя.

– Понадобился вольный стрелок?

– Не совсем так, Глеб. Появилась одна зацепка, причем случайно. Привез ее сын моего приятеля, он сотрудничает с Интерполом, у него глаз цепкий, сразу определил, кому нести.

– Не мудрено, – сказал Глеб, уже пробежав глазами бумаги, принесенные генералом.

– Я думаю, девчонка испугалась, когда ее в Варшаве на улице остановила полиция. Нет документов, отвезли в участок, она решила рассказать правду. Правда же всегда невероятнее самой отчаянной лжи. Расскажи она о борделе, который держат русские бандиты, ей бы поверили. А в то, что уважаемый польский бизнесмен, фирму которого совсем недавно проверяли всевозможные службы, занимается изготовлением синтетических наркотиков, поверить трудно. Полиция еще мягко обошлась с ней, просто депортировали из Польши как заурядную проститутку, после чего девчонка решила ни за что больше не связываться ни с полицией, ни с милицией, никому не рассказывать о том, что с ней было. Даже с родителями не живет, хотя те наверняка знают, где она сейчас обитает.

– Прав был Смирнов, когда решил подойти к вам в парке.

– Деньги в деле немалые замешаны, потому все и замазано как в Польше, так и у нас. Что ты на меня, Глеб Петрович, так хитро глядишь? – генерал Потапчук исподлобья посмотрел на своего секретного агента.

Сиверов скрестил на груди руки, прикрыл глаза:

– Я, в отличие от многих, Федор Филиппович, это дело не бросил, продолжал над ним понемножку работать.

– И когда ты, Глеб Петрович, все успеваешь? И жнец, и косец, и на дуде игрец.

– Я свои деньги честно отрабатываю, не люблю, когда платят за несделанную работу.

– Так за эту работу я же тебе еще не платил?

– Значит, заплатите, – хмыкнул Сиверов и, протянув руку к полке, вытащил несколько фотоснимков. – Вот, взгляните, надеюсь, это место вам знакомо?

– Что за место? Не знаю, признаюсь.

– Естественно. Вы по ресторанам, Федор Филиппович, не ходите, а следовало бы знать злачные места столицы Российской Федерации.

– Не тяни, Глеб, не мучай старика.

– Никакой вы не старик, Федор Филиппович, прикидываетесь, любите на себя важность напустить, нравится вам, когда вас немного жалеют.

– Кому это не нравится, Глеб Петрович? Генерал разложил перед собой три фотографии.

– Будка, шлагбаум, охранники.

– Правильно, будка, шлагбаум.

– Ты что меня дурачишь, Глеб? Говори!

– Видите человека возле будки? Сейчас я покажу вам его портрет, – Глеб, не поворачиваясь, протянул руку к полке и положил перед генералом еще одну фотографию. – А этот человек вам знаком?

– Не припомню, Глеб, – генерал рассматривал фотографию, то приближая ее к глазам, то отводя на расстояние вытянутой руки.

– Это водитель той колонны, некто Петраков.

– Петраков… – пробормотал Федор Филиппович Потапчук, напряженно вспоминая фамилию, явно ему знакомую. – Ах, это тот…

– Да, именно тот, Федор Филиппович, который грибками в Польше отравился, которого в Бресте высадили. Я связался с Брестом, с третьей больницей, в которой Петраков проходил лечение, и вот что выяснил. Отравления у господина Петракова, бывшего сержанта-десантника, никакого не было.

– Имитация?

– Да.

– Как вы думаете, почему он больным сказался и до Смоленска не поехал?

– Скорее всего, предполагал, чем поездка закончится раньше времени. Такова твоя версия, Глеб Петрович?

– Вы угадали, генерал. Я думаю, что этот Петраков знал наперед, что случится с его товарищами, и заболел. Это как контрольная в школе: если человек к ней не готов, то самый лучший способ не попасть под замес – это сказаться больным: температура, голова, зубы. А самый лучший способ, когда у тебя живот болит – тошнит, рвет, понос опять же, прощу прощения… Генерал Потапчук хмыкнул.

– Живот, он чем хорош, Федор Филиппович, – ничего не видно, ярких признаков никаких, а в туалет, как вы понимаете, за Петраковым никто ходить не стал и проверять не взялся, есть у него понос или нет.