По утрам Горбачев шел в сарай позади дома, набирал ведерко угля и приносил его в комнату, а Раиса смешивала уголь с золой, оставшейся в печке с вечера. По вечерам печь растапливали дровами, которые лежали штабелями во дворе. “Иначе бы околеть можно. А пока, так сказать, ложились в тепле, а просыпались – зубы стучали”, – вспоминал он[264]. Окно в северной стене выходило в сад, оттуда открывался чудесный вид (Раиса особенно его любила) на дальние холмы, но само окно закрывалось с большим трудом – до того все перекосилось. Они затыкали щели ватой и бумагой и тщательно заклеивали (как это часто делали в России), но холодный ветер из долины все равно с воем прорывался в комнату. Горбачев не позволял жене таскать воду из колонки (по сей день стоящей на углу улицы), а еще ему не нравилось, что, отправляясь за покупками в центр города, ей приходится подниматься и спускаться по узкой каменной лестнице. К счастью, в первые годы жизни в Ставрополе у него оставалось достаточно времени после работы, чтобы покупать продукты.

Раиса тоже искала работу, но тщетно: “…в первые месяцы в Ставрополе я просто не могла найти работу! Потом полтора года работала не по специальности [в отделе зарубежной литературы в краевой библиотеке]. И два года по специальности, но – на птичьих правах. С почасовой оплатой или на полставки, с периодическим увольнением по сокращению штата. Вот так. ‘Человек со столичным университетским образованием’. ‘Нетипичное по тем временам для Ставрополья явление…’ Да. В сущности, четыре года не имела постоянной работы”[265].

Некоторое время, как вспоминал Горбачев, его жена являлась единственной выпускницей МГУ во всем городе и одним из всего двух человек во всем крае, имевших диплом философского факультета. Философию в Ставрополе преподавали историки, добавлял он. Но все это лишь делало ее “белой вороной” в Ставрополе: чересчур утонченная, чересчур образованная, “чересчур москвичка”, она не желала опускаться до уровня провинциальных жен коллег своего мужа. Как выразился Андрей Грачев, ее “‘красный диплом’ выпускницы философского факультета МГУ на многих действовал, как красная тряпка на быка”[266]. Позднее, явно из вежливости, Раиса вспоминала, что многие местные преподаватели вузов, в большинстве своем выпускники Ставропольского пединститута, получившие очное или заочное образование, были неплохими профессионалами. А вот другие не хотели “заниматься ни научно-исследовательской, ни педагогической, ни методической работой”, “читали чужие, кем-то и когда-то подготовленные лекции, использовали чужие материалы”, и все-таки их держали в институте, потому что “это были ‘свои’ люди: знакомые, прижившиеся, удобные”[267].

А еще Раиса слишком хорошо одевалась. С ранней юности она волновалась, что из-за щуплости ее не будут принимать всерьез (она весила тогда всего 40 килограммов), и надевала на себя “все, что есть. ‘Это что такое?! – ругалась мама. – Ну-ка, распаковывайся!’ …И в институте старалась как можно больше надеть на себя – кофты, свитера, чтоб тоже выглядеть более ‘мощно’, что ли”. Так же поступала она и в первые годы работы в Ставрополе, чтобы “выглядеть взрослее и солиднее”[268]. Со временем пошли слухи, будто наряды ей шьют в модном спецателье. В действительности же одежду ей шила соседка по коммунальной квартире, куда Горбачевы переехали в 1958 году.

“Она хотела быть преподавателем, – сообщает Горбачев, – ее это всегда тянуло. С детских лет она усаживала младшего брата и сестру и уроки проводила им, так и осталась она”[269]. В первый год жизни на Казанской улице, не имея работы, Раиса сидела с маленьким сыном Любы Долинской, пока его мать была на работе. Она водила мальчика гулять и читала ему сказки, иногда подменяя грустный конец счастливым[270]. Некоторых раздражала свойственная Раисе назидательность, типичная для строгих учительниц, которых называли училками. Но муж, разумеется, защищал ее. “Она преподаватель, – добавляет он. – Это сказалось на ее разговоре… Все ее подозревали, что она говорит, как нотацию читает”[271].

В конце концов, у Раисы появилась постоянная работа в Ставрополе – сначала в медицинском институте, а потом на экономическом факультете сельскохозяйственного института. Но она все время волновалась, хорошие ли у нее получаются лекции. Вместо того чтобы читать подготовленный текст с листа, она выучивала его чуть ли не наизусть, чтобы “потом совершенно свободно чувствовать себя… в аудитории”. К такому самоистязанию (из-за которого, пожалуй, аудитория не слишком-то верила в “совершенную свободу” оратора) ее подтолкнула первая в жизни лекция – на тему “Сон и сновидение в свете учения И. П. Павлова”, – прочитанная в одном заводском Доме культуры (тогда Раиса еще училась в МГУ). Ее очень напугал дед с огромной седой бородой, сидевший в первом ряду, и она отбарабанила всю лекцию, не отрывая глаз от страниц, а потом “с ужасом ждала реакции”. Но реакции не последовало – “стояла тишина. Ни одного звука, ни одной реплики”. А на ее первую лекцию в Ставропольском медицинском институте “нагрянула представительная комиссия”, в составе которой были заведующие всеми кафедрами города и другие известные в Ставрополе обществоведы. Они явились к ней на лекцию по ошибке, случайно: никто из них даже не догадывался, что лектор – новичок, но она сама об этом узнала уже после, когда, к ее ужасу, подготовленный материал закончился задолго до звонка, а сказать больше было нечего.

Неудивительно, что Раиса признавалась позже: “каждая лекция – экзамен. Всегда волновалась, начиная читать лекцию, особенно в новой аудитории”. Тематика ее разнообразных лекций внушала трепет: гегелевская “Наука логики”, кантовские антиномии чистого разума, ленинская теория отражения, научное познание, роль личности в истории, структура и формы общественного сознания, современные социологические концепции, философские течения в зарубежных странах. Беседа на подобные темы с провинциальными слушателями, пускай даже в предельно упрощенной, идеологически выверенной форме, была задачей непростой. К тому же Раисе явно вредило то, что она не состояла в рядах КПСС. Горбачев обратился к местному партийному начальству: “У вас что, идеологическое недоверие к моей жене?” Чиновник напомнил, что она не коммунистка, и позже Раиса вступила в партию[272].