Лиза лежала пластом, едва дыша, с закрытыми глазами. Доктор щупал ей пульс.

— Не везет мне последнее время… — Миссис Ходжес облизнула губы. — Вторая покойница за десять дней, не считая младенцев.

— Ай-ай-ай.

— Конечно, первая была всего-навсего проститутка, а им и счет другой, верно? Они не то что порядочные женщины вроде нас с вами.

— Ваша правда, миссис Ходжес.

— А все ж таки пускай и они живут, проститутки, я имею в виду. Кто знает, как они на эту дорожку ступили. Не наше дело осуждать.

— У вас доброе сердце, миссис Ходжес. Этакая редкость нынче.

— Что есть, то есть. Хотя для моего спокойствия, да и для работы лучше бы мне быть посуровее. Я всегда это говорила. Чего мне только делать не доводилось; а все же я так скажу: я работу свою люблю, несмотря ни на что. А ведь заметьте, миссис Кемп: не всякая повитуха из любви трудится, сколько корыстных-то развелось!

Некоторое время каждая молча потягивала свое бренди.

— Легко ли, когда в мои-то годы этакое с дочкой. — Миссис Кемп вернулась к предмету, не перестававшему ее тревожить. — Я сама из порядочной семьи, у нас ничего подобного отродясь не бывало. Нет, миссис Ходжес, я самым законным манером в церкви венчалась, хоть сейчас могу свидетельство о браке показать, а дочка этакое вытворила. В голове не укладывается. А ведь я ей хорошее образование дала, миссис Ходжес, заботой ее окружила. Ни в чем она отказа не знала; я на работе надрывалась, чтоб ей сладко жилось, а она меня опозорила, всю семью опозорила!

— Как я вас понимаю, миссис Кемп!

— Я сама из порядочной семьи, а муж мой покойный, так он двадцать пять шиллингов в неделю зарабатывал, семнадцать лет на одном месте проработал. А когда преставился, его начальник уж до того красивый венок на похороны прислал, и еще говорил, никогда у них такого честного, такого хорошего работника не бывало. А я-то! Я свой материнский долг до конца исполнила, дочку только добру учила. Конечно, не всегда мы с ней, как это называется, процветали, но я ей примером была, и каким примером! Да она бы и сама подтвердила, кабы сознание к ней вернулось.

Взгляд миссис Кемп затуманился мыслительным процессом.

— Как сказано в Библии, — наконец подытожила миссис Кемп, — она мои седины опозорила. Давайте-ка я все-таки покажу свидетельство о браке. Не хочется Лизу сейчас бранить, очень уж ей худо, а только ежели оклемается, будет нам о чем потолковать.

В дверь постучали.

— Будьте так добры, миссис Ходжес, сходите поглядите, кого там еще принесло. Я не могу — ревматизма замучила.

Миссис Ходжес открыла дверь. На пороге стоял Джим.

Он был очень бледен, и бледность, оттененная темными бородой и волосами, придавала ему зловещий вид. Миссис Ходжес отшатнулась.

— Кто это? — воскликнула она, оборачиваясь к миссис Кемп.

Джим отодвинул ее и прошел прямо к кровати.

— Доктор, она очень плоха?

Доктор вопросительно взглянул на Джима.

Джим зашептал:

— Это из-за меня. Она умирает, да?

Доктор кивнул.

— Господи! Что я наделал? Я во всем виноват! Лучше б это я умер!

Джим взял в ладони Лизину головку, и слезы брызнули у него из глаз.

— Она еще жива? Жива?

— Ей недолго осталось, — отвечал доктор.

Джим склонился над нею.

— Лиза! Лиза, поговори со мной! Лиза, скажи, что прощаешь меня! Скажи что-нибудь!

Голос его срывался. Вместо Лизы заговорил доктор:

— Она вас не слышит.

— Должна услышать! Должна! Лиза! Лиза!

Он рухнул на колени.

Какое-то время все молчали. Лиза практически не подавала признаков жизни, дыхание было такое слабое, что даже жилка на шее не вздрагивала; Джим с тоской смотрел на нее, мрачный доктор нащупывал пульс. Миссис Кемп и миссис Ходжес не сводили глаз с Джима.

— Так вот, значит, кто виновник! — вырвалось у миссис Кемп. — Господи помилуй, ну и образина!

— Дочка у вас застрахована? — спросила миссис Ходжес. Тишина стала для нее несносна.

— А то как же! — отвечала мудрая мать. — Я ее с рождения страхую. И что странно, миссис Ходжес: еще вчера я думала, что только денежки на ветер спускаю этим страхованием, а нынче глядите-ка! Поистине, пути Господни неисповедимы; никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь!

— Ваша правда, миссис Кемп. Я тоже обеими руками за страхование. Великое это дело. Всегда всех моих ребят страховала.

— А я вот что скажу, миссис Ходжес: как бы там дети себя ни вели, как бы ни мучили нас, матерей, пока живые, а наш долг — устроить им приличные похороны. Это мой девиз; на том стою и стоять буду.

— Вы с мистером Стирменом обычно дело имеете? — спросила миссис Ходжес.

— Нет, миссис Ходжес, когда речь о похоронах, никто лучше мистера Футли не справится. Ему в похоронном деле равных нету.

— Верно, миссис Кемп. Мистер Футли всегда все чин чином устроит и лишнего не возьмет. Я его давняя клиентка, он мне всегда скидку делает.

— Подумайте: скидку! Миссис Ходжес, не поставьте в труд: сходите к мистеру Футли, закажите что нужно для Лизиных похорон.

— Какой разговор, миссис Кемп, — конечно! Всегда рада помочь ближнему по мере своих слабых сил.

— Чтобы все как положено, — продолжала миссис Кемп. — Я на дочкиных похоронах экономить не собираюсь. Пусть непременно плюмажи будут — люблю плюмажи, хоть это и расточительство.

— Не беспокойтесь, миссис Кемп, устрою похороны, как для собственного мужа, а этим все сказано. Мистер Футли меня очень уважает! Да вот, не далее как позавчера захожу это я к нему в контору, а он говорит: доброго утречка, миссис Ходжес. И вам доброго утречка, мистер Футли, говорю. Как вы вовремя зашли, говорит мистер Футли. Мы, говорит, с этим джентльменом поспорили, — и кажет на джентльмена, что тут же, в конторе, стоит, — поспорили, стало быть, так не разрешите ли вы наш спор, миссис Ходжес, потому вы женщина ученая и вдобавок старинная моя клиентка. Ваша правда, говорю, мистер Футли; сделаю что в моих силах. Несомненно, говорит, несомненно; как и всегда. Так вот, миссис Ходжес, мы спорим, какой гроб приличнее выглядит — дубовый или ильмовый? Ильмовый или дубовый? Ильм или дуб, вот в чем вопрос. Что ж, говорю, мистер Футли, мое личное мнение — ежели, конечно, на крышке сделать медную табличку, да углы тоже медью обить — лучше дуба ничего и не сыщешь. Именно, говорит мистер Футли; совершенно с вами согласен. Дуб — первое дело; на одно уповаю — когда Господь меня самого призовет, чтоб и меня положили в дубовый гроб. Аминь,