А потом случилось то происшествие. Поздно вечером он возвращался домой из «Инсайта». К нему подкатили узкоглазые басмачи, которым срочно понадобилась мобила, и просто необходимо было спустить пар на «русском баране». Видимо, Гремлин под определение «русского барана» подходил как нельзя лучше, поэтому получил увесистый удар под дых.

— Может, жопа драть будем? — захохотал — басмач.

Потом что-то произошло. Послышался мат с акцентом. Глухие удары. Топот ног.

Крепкая рука помогла ему подняться.

— А где эти? — прохрипел Гремлин.

— К стоматологу пошли записываться, — сострил невысокий усатый мужчина.

— Спасибо.

— Да не за что, — улыбнулся добродушно усатый. — Если что, заходи.

И собирался отчалить, но вдруг взгляд его зацепился за лицо Димы:

— Оп-па, а мы знакомы.

— Не припомню, — буркнул Гремлин.

— Три года назад. Общество Лотоса. Я писал про них статью и посетил несколько занятий.

— Я ушел от них. Они обманщики.

— В какой-то мере. А в какой-то и нет. Истина рассыпана, и надо уметь собирать ее по зернышку. Тогда она даст всходы.

Гремлин с интересом посмотрел на спасителя.

— Ты все в поиске? — спросил тот.

— Ну, как-то так…

— Что главное сейчас на Земле?

— Не знаю, — пожал плечами Гремлин. — Наверное, всемирное потепление.

— Главное — изгнать ЛОЖЬ.

— Ложь? — Почему-то при этом слове Гремлина пробрал озноб.

— Ложь… Нам есть что обсудить. Встретимся, — протянул усатый визитку с указанием фамилии, телефонов, а также рода деятельности — независимый журналист.

А еще он добавил какие-то слова — теперь уж и не вспомнишь, какие именно, но вроде бы ничего не значащие. Однако Гремлин после них понял, что встретится с этим человеком. И ничто в мире не помешает этой встрече.

Они быстро нашли общий язык. То, что говорил новый знакомый, будто уже было прописано в подсознании Гремлина и ждало своего часа, чтобы подняться наверх.

Подготовительная стадия длилась недолго. Потом начались групповые встречи.

Обычно Гремлин приходил в назначенное время в центр — к метро «Тургеневская» или на «Охотный ряд». Там встречался с усатым. Тот приглашал пройти в фургон «Соболь» с наглухо закрытыми окнами, где уже ждало человек пять. Они ехали в неизвестном направлении. Приезжали в пригородный дом, который именовали часовней.

Там кроме усатого бывали другие учителя, которые при тусклом освещении очень ласково и добросердечно говорили о высших истинах, о тернистом пути к ним и о жертве. Благосклонно выслушивали паству, развеивали сомнения. В процессе бесед все вместе пили чай, открывающий врата. Похоже, мощный наркотик.

Постепенно остальной мир для Гремлина сужался в тесный коридор, в конце которого маячил свет истины.

Их готовили к тому, чтобы стать избранными и войти в божьи Врата. Гремлин верил, что это его назначение. И свято соблюдал основной закон — секретность. Нести свет истины может только Ангел Заката и его апостолы. Остальным надлежит ни под пыткой, ни под обманом не открывать причастность к Братству.

Вскоре он уже не мог представить, как до этого жил без Братства судного дня. Вся прошлая жизнь была лишь подготовкой к тому, чтобы жалкой песчинкой войти в фундамент великой пирамиды этого сообщества.

Группа из десяти человек прошла первую ступень посвящения. После этого до них донесли структуру Братства.

На вершине пирамиды Ангел Заката, воплощенное во плоти высшее существо, спустившееся на землю приблизить божий суд и забрать с собой Избранных. Ниже — его приближенные двенадцать апостолов божьего Гнева.

Ниже апостолов стояли херувимы, являвшиеся в основной массе руководителями групп. Один из херувимов был тот самый усатый.

Еще имелись бичи господни — те, кто выполнял самые различные, в том числе грязные поручения.

И была многотысячная, как заявляли наставники, паства.

Обрабатывали неофитов в загородном доме где-то месяц. А потом объявили, что настала пора перейти на следующий уровень — уединиться с братьями вдали от цивилизации и отринуть все мирское.

— Обруби нити привязанностей. Сбрось груз отношений. И твоя душа устремится вверх, к ей подобным, — долдонил сладкий, как патока, херувим. — Кто готов, пусть скажет свое слово!

— Я хочу, — поднял руку Гремлин.

— Ты готов для этого.

— Я хочу, — воскликнул еще один новообращенный.

Высказали желание все десятеро.

После получения согласия приехали двое блеклых типов и устроили кандидатам на убытие в монастырь настоящий медосмотр. Особенно интересовали реакции пациентов — зрачки, рефлексы. При этом «доктора» приговаривали:

— Нужно подготовить не только дух, но и — тело.

Троих из десяти отшили, и Гремлин был преисполнен искреннего сострадания к ним.

После этого он распрощался с семьей, учебой, девушкой. И в один прекрасный день отправился в обитель Истины в том же наглухо закрытом фургоне «Соболь» с узкими лавками и запахом ладана внутри.

Монастырь состоял из жилых и хозяйственных барачных построек. Был там храм — неказистое деревянное кубическое строение, лишенное всякой эстетики. Также на территории был аккуратненький кирпичный дом, где иногда проживал Пятый Апостол.

В монастыре все продолжалось примерно в том же ключе — многочасовые беседы, воскурения благовоний, хитрый чай. В результате свет «Истины» с каждым днем оставлял все меньше теней в закутках души Гремлина.

А однажды свершилось невероятно волнующее событие. Появился Ангел Заката.

Какой он был?

Обычный. На улице Гремлин не обратил бы на него никакого внимания. Средних лет человек, сухощавый, высокий, с залысинами и длинным острым носом, как у Буратино. Наверное, таким и положено быть деснице Господа Единого и Жестокого — не отличаться ничем и вместе с тем быть всем.

От Ангела Заката будто исходило сияние. Его уста источали истину.

Сознание Гремлина туманилось и пузырилось неясными высокими образами, когда этот человек говорил.

Гремлин не был никогда до этого так счастлив. Он был преисполнен воистину неземной радостью. Однажды, долго рассказывать, каким образом, ему удалось на территории монастыря получить доступ в Интернет, и он посетил свою старую страничку. И, все еще пребывая в эйфории, выдал в форуме, посвященном Ангелу Заката, — я видел его!!!

— Я погубил себя, погубил, — теперь стонал Гремлин, раскачиваясь из стороны в сторону на привинченной к полу табуретке.

Мы сидели в комнате для допросов, и на испытуемом было что-то вроде смирительной рубашки. Если решит откусить язык — рубашка не спасет. Но он вряд ли решит. Психолог, присутствовавший при беседе, заверял, что суицид, притом в такой дикой форме, маловероятен.