— А что он сделал?

— Бандит он, мамаша. Давно его видели?

— Да чуть поболе часа будет. Я в глазок глядела. Я всегда в глазок гляжу, когда лифт вызывают. Ну, он вышел. Порядочный такой человек. С сумками такими большими.

— Съехал?

— А что ему в этой Москве поганой делать? Век бы ее не видеть. Воздуха нет. Зелени нет. Одни машины. Уехал, конечно.

Приняв доклад, Куратор бросил трубку:

— Апостол сбежал.

— Интересно, почему?

— Может, в окошко видел весь концерт с — задержанием — окна квартиры как раз выходят на бульвар. Или почувствовал, что его идут убивать.

— Ангел Заката начал избавляться от ближайших соратников, — отметил я. — Должна быть причина.

— Когда найдешь его и представишь пред мои очи — тогда и спросим.

Над квартирой следственная группа поработала качественно — изъяли все, что можно. Вот только ничего там значимого не было. Ни компьютера, ни записных книжек, никаких носителей информации. Ничего, что говорило бы о снимавшем жилище человеке.

Я и Робин заявились туда, когда следователи уже завершили работу.

Зачем было напрягать следственные органы и свято исполнять Уголовно-процессуальный кодекс, я не знаю. Обычно эта книжка не представляет для нас никакого интереса — у нас иные методы. Но у Куратора свои соображения, в которые мне лень вдаваться. Неотложный обыск был проведен по уголовному делу о взрывах в религиозных учреждениях, которое вело Следственное управление ФСБ России.

Прибыв на место, я аккуратненько отсоединил от двери наклейки с печатями «Для пакетов. СУ ФСБ России», отпер замок ключом, полученным у Куратора, и мы прошли внутрь.

И вот уже полтора часа ищем здесь незнамо что.

Дом шестидесятых годов, кирпичный, с обычной для хрущоб планировкой. Квартира крохотная — кухня пять квадратных метров и комната метров под пятнадцать. Мебель новая, в стиля «а-ля сарай» — сколоченные какой-нибудь «Икеей» обструганные доски. Компа нет, хотя по пыльному пятну можно определить, что на столе стоял ноутбук. Гнезд от Интернета нет — пользовались какой-нибудь «йотой». Вещей практически нет. Вешалки пустые.

Эвакуировались отсюда быстро, но без суеты. Забрали все важное и ценное.

Везде — на обоях, на столе, в ванной виднелись черные следы от порошка, которым выявляют отпечатки пальцев.

«Пальчиков» изъяли не слишком много, но достаточно. Главный информцентр МВД России по ним ничем не порадовал — не числятся они ни среди судимого контингента, ни по нераскрытым преступлениям с мест происшествий.

Мы осмотрели квартиру с наивысшим вниманием. Простукали пустоты. Вскрыли для верности в двух местах паркет в комнате. У окна в полу зияла дыра — следственная группа что-то там тоже пыталась найти.

Третий Апостол, слишком уж ты чисто ушел. Ничего не оставил. Кроме отпечатков пальцев. Да и то неизвестно — твои ли.

— Ничего мы здесь не найдем, — сказал я устало.

— Значит, хреново ищем, — отмахнулся Робин. — Человек живет в материальном мире. И оставляет материальные следы. Если мы их не видим — это не значит, что их нет. Это значит, что у нас глаза не на том месте.

— Мудрое заявление, — кивнул я. — Но бесполезное.

Я откинулся в неудобном кресле. Голова была тяжелая. Захотелось кофе. На кухне был растворимый, но у меня принцип — не пробовать ничего в чужих жилищах.

— Вся наша беда в стандартности мышления. Мы часто не видим то, что на виду, — продолжал просвещать меня Робин, вновь занявшийся осмотром квартиры. И я ему в этом не мешал.

Он в который раз простукивал стены, протирал пыль под диваном. Вытряхивал чем-то приглянувшиеся ему ящики стола — девственно чистые и пустые.

— Шерлок Холмс, — зааплодировал, не выдержав, я. — Пуаро! Мисс Марпл в одном лице.

— Профессор Мориарти… Погляжу, тебе бы все ржать, смешарик ты наш. А Отечество в опасности, — с этими словами Робин переместился на кухню.

Оттуда послышался грохот посуды.

— Бесполезно, дружище, — крикнул я. — Мы там все осмотрели.

Ответом меня не удостоили.

Через некоторое время Роб появился и аккуратно положил на стол лист бумаги формата А4, оставленный следователями. На нем был какой-то мусор.

— Из-под раковины выгреб. Из мусорного ведра вывалилось. — Надев резиновые перчатки, Робин начал на столике распрямлять отвратительный склизкий комок, который оказался скомканным куском бумаги.

— Ну-ка, — подался я вперед.

— Билет на электричку! — торжествующе объявил Робин.

— Однако, Холмс, — с уважением произнес я. — Признаю свою ничтожность.

— Узнаем, куда этот Апостол катался…

По этому билету мы установили, что куплен он на станции Кусковка неделю назад. В один конец.

Кусковка. Курское направление. Интересно, что именно оттуда прибыли те самые быки, с которыми мы недавно устраивали американскую дуэль.

Похоже, что-то начинает складываться…

С Гремлином работали психологи, но все равно он был не в лучшем состоянии. Глаза навыкате, в них плескалось безумие, но какое-то — вялое, когда человек не совершает дикие поступки, а всего лишь уходит в себя, погружаясь в пучину бездействия и созерцания выдуманных миров.

Если дать провалиться ему в свои грезы, извлечь его сознание оттуда будет трудно. Поэтому врачи пичкали его лекарствами.

Время от времени нам давали его допрашивать.

К сожалению, он знал мало.

Гремлин охотно поведал, как с детства его тянуло ко всему необычному, таинственному, как он мечтал распечатать сокровищницу своего сознания, усовершенствовать себя, и таким путем прошел через различные шарлатанские школы, секты. Он старательно пытался раскрыть сверхспособности, учился разглядывать ауру, вспоминать прошлые жизни, воздействовать на окружающих силой мысли. Он постигал скрытое от простого взгляда. И раз за разом терпел сокрушительные поражения. И не понимал, в чем причина — в нем или в тех гуру, которых он считал светочами.

Одно время ему это наскучило. Он пришел к выводу, что не в порядке дело обстоит все-таки с учителями и что всю жизнь он нарывался на шарлатанов. И тогда отошел ото всей этой ерунды.

Выдержал недолго. Осознал, что незачем подниматься в непостижимые выси. Можно просто тупо и грубо программировать сознание на успех, которого ему так не хватало. И наткнулся на объявление клуба творческого развития «Инсайт». Брошюрка, которую ему вручили у метро, будто повторяла его мысли. И он очутился там.

Никаким потрясением и откровением лекции и семинары не стали. Но они помогали немножко утолить голод того настырного червячка, который точил сознание Гремлина.