Когда поэт говорил, его рот кривился, с трудом выпуская слова, и можно было поклясться, что он был как Мурхад Седой, когда тот явился перед Кормаком О’Конналлом[73]. Я записал, как смог, все, что сумел запомнить из песни, и вот что скажу: если от меня ускользало какое-то слово, то главный советчик был под боком и рвался разъяснить все, сколько бы ни понадобилось мне времени, пусть даже целая ватага пахарей околачивалась бы без дела, ожидаючи его.

К тому времени как мы оба закончили, солнце скрылось за холмом, а я, бедняга Томас, уже почти лишился рассудка. После того как поэт простился со мной, первое, что я сделал, – пошел к той кочке, за которой был спрятан мой обед, но обед этот уже никуда не годился. Зачерствевший кусок желтого хлеба не смогла бы прожевать и лошадь, а молоко в бутылке затвердело как камень.

Несмотря ни на что, мне было очень жаль поэта, когда он рассказал мне, при каких обстоятельствах он нашел овцу и сколько неприятностей пережил, пытаясь ее отыскать. Он трудился поденщиком, очень далеко, в графстве Лимерик, и заработок у него был очень скудный – считай, подаяние. Однажды в те годы по дороге домой он забрел на ярмарку в Дангян-И-Хуше. Среди всего прочего там продавали овцу. Наш бедняга купил эту прекрасную овцу, и все, что он за нее отдал, было заработано потом и кровью. Он забрал ее домой, и в кармане у него после этого осталось уже совсем немного. Никакой другой овцы, кроме этой, у него не было, и он к ней очень привязался.

У поэта овца жила совсем недолго – вскорости ее увели. И хотя до него дошли вести, что от нее остались рожки да ножки, он сперва не поверил этой истории и написал в своей песне: «Я был в недоуменье, не мог поверить я…» Поскольку за ней присматривали его родичи, он был уверен, что ни друг, ни враг не осмелится вот так вот взять и забить его овцу, но как раз это он и обнаружил.

Пожалуй, я черкну здесь две или три строфы из тех, что сочинил поэт. Прошло очень много времени с тех пор, как я их записал, и думаю, свежо будет перечитать их снова. Сколько бы тревог ни доставила овца поэту, меня все равно сильно взволновала эта история, хотя в то время меня еще не было на свете.

Сатира поэта на разбойников

Это первые строфы, которые поэт сочинил в своей жизни, и для того была веская причина. Потом он придумал и создал множество других, но ни одно стихотворение не впечатлило меня так, как это. Я готов был отдать весь торф, нарезанный за три месяца, за один день, когда поэт вложил мне в уши эту песню.

Раз поэт не позволил мне доделать огромную работу, какую я замыслил, и мне не удалось нарезать ни единого пласта торфа, я решил заняться этим в другой день. В этот раз не взял с собой никакого обеда, потому что мама сказала, что пришлет мне какую-нибудь девчонку, та принесет немного горячей еды.

Так и вышло. Я вприпрыжку побежал вверх по холму и наткнулся еще на двоих, которым приспела охота заняться тем же. Пока мы шли на гору, один из них случайно оглянулся и увидел косяк рыбы внизу, под нами, прямо около берега.

– Вот черт, – сказал он. – Посмотрите, сколько там кишит рыбы.

Мы бегом ринулись домой, спустили лодку на воду, забросили в нее сети и не знали отдыха, покуда не доплыли до места, где был косяк. А рыба по-прежнему была у поверхности воды, как и раньше, когда мы ее приметили. Забросили мы невод и некоторое время окружали косяк. Лодку наполнили рыбой до краев, а в сетях по-прежнему оставалось достаточно, чтобы заполнить еще одну. Нам надо было послать человека обратно на Остров, чтобы привести еще одну лодку и переправить наш улов на берег. Именно меня выбрали, чтобы я быстро сбегал домой и позвал команду еще с одной лодкой. И когда это говорю, я не просто так хвалю себя, потому что в то время нелегко было найти кого-либо, кто сравнился бы со мной в беге вверх по холму.

Когда я добежал до дома, мужчин там почти что не нашлось: всяк был занят своим делом.

На Бласкете в этот год, кроме одной большой лодки с неводом, все остальные были маленькие. Мне пришлось привести одну из них в порядок, и двое стариков вместе со мной сели в лодку – за команду. Ну, мы справились с этим делом, потому что погода стояла очень хорошая. Доплыв до лодки с сетью, мы нагрузили в маленькую лодку столько рыбы, сколько она смогла забрать. Но все равно сеть не пустела, а вторая лодка была уже полна рыбы. Становилось довольно трудно, потому что у нас уже не хватало людей, чтобы привести еще одну лодку.

Мы придумали такой план: каждый раз отводить заполненную рыбой маленькую лодку домой, выгружать из нее улов, а потом опять возвращаться обратно. Так и сделали. В нее закинули четыре весла, а один человек сел на руль. Вскоре она уже вернулась. Ее снова подвели под невод и заполнили до краев. Потом уже обе лодки отплыли домой, загруженные по планширь. Это была весенняя скумбрия, каждая длиной с твою руку. Старики говорили, что до сих пор еще никогда не видали такой кучи рыбы в одном неводе.