быть, от козней ревнивой соперницы до какого-нибудь тайного общества ревнителей морали. Или просто хотели нагадить папе. В Италии всегда самые влиятельные семьи грызутся как собаки. Впрочем, по большому счету мне все равно. Охотились не на меня, а свое дело я сделал. Теперь самое время истребовать обещанное. Вот только совсем не факт, что заказчик быстро расплатится…

За размышлениями я чуть не задремал, а пришел в себя после того, как служанки приступили к более решительным и откровенным действиям.

Открыл глаза и понял, что Луизу и Лусию сменили… Бенедетта и Лукреция.

То, что произошло дальше, придется опустить из цензурных соображений. Скажу лишь, что безобразия начались в бассейне и продолжились почти до самого утра в роскошной спальне. И потрудиться мне пришлось ничуть не меньше, чем во время нападения убийц. Но справился с честью.

Уже перед самым рассветом Лукреция задремала, а Бенедетта, водя пальчиком по моей груди, промурлыкала на ухо:

— Жан, как я тебя смогу отблагодарить? В том числе и за эту прекрасную ночь?

Я в ответ молча чмокнул ее в носик.

— Ну скажи, скажи! Я не отстану! — возмущенно потребовала конкубина. — Ты спас мне жизнь! А еще… еще… — Она смущенно потупилась. — Все легенды о тебе оказались верны. Так меня… так меня еще никто не любил.

— Он воплощение самого Пана! — сонно прокомментировала Лукреция и, закинув на меня ногу, опять заснула.

— Жан, я серьезно… — опять зашептала Бенедетта. — Я готова для тебя на все!

Я улыбнулся.

— Давай я лучше расскажу тебе одну интересную и печальную историю…

После чего поведал ей краткую историю своей жизни и рассказал о цели прибытия в Рим.

Внимательно все выслушав, Бенедетта села на постели, скрестив ноги по-турецки.

— Ты знаешь… — решительно начала она, — пожалуй… я могу тебе помочь. Но… — В ее голосе появились расчетливые холодные нотки. — Даже с моей помощью без расходов тебе не обойтись. Понадобится… скажем… пять-шесть тысяч золотых дукатов. Это немало, но я попробую тебе помочь быстро…

Я спокойно кивнул.

— У меня они есть. Сегодня тебе доставят золото.

— А еще, — состроила коварную гримасу девушка, — за тобой еще одна такая ночь!

— Опять сражаться с убийцами? — Я обиженно поджал губы.

— Нет! Со мной!!! — расхохоталась конкубина. — Лу! Да просыпайся же! Покажем Жану, на что способны женщины Рима! В бой, в бой!..

Но битву пришлось отложить, потому что в имение прибыли посланцы Иннокентия, поставившего весь Рим на уши из-за случившегося, и мне пришлось спешно ретироваться. А дома — успокаивать ближников.

— Сир, мы уже не знали, что и думать! — сердито выговаривал мне Логан. — На место сбора вы не пришли, появились новые трупы, город весь на ушах…

Остальные соратники молчали, но демонстрировали на мордах крайнюю озабоченность вкупе с доброй толикой осуждения.

— Не кривите рожи. Все нормально.

— А что случилось?

— После нас на девицу опять напали. Пришлось уже защищать.

— А дальше?

— Что дальше? Защитил и… и всю ночь кувыркался с двумя прекрасными дамами.

— А я говорил… — хихикнул Клаус. — У его сиятельства всегда так. Без дам не обходится…

Логан показал ему кулак.

— Говорил он… Мы все равно переживали…

Но бурчать перестал и принялся выспрашивать подробности.

А потом примчался какой-то монашек в сопровождении ватиканских гвардейцев и сообщил, что меня срочно требует на ковер его святейшество понтифик.

ГЛАВА 25

Скажу сразу, папа мне понравился. Феб рассказывал, что в современности из Кеши под номером восемь сделали настоящее исчадие ада, мол, не в меру мздоимствовал, напропалую предавался блудодейству с развратом, вдобавок буллу против ведьм издал, из-за которой в Европе спалили на кострах десятки тысяч невинных женщин, и даже кровь невинных еврейских младенцев пил. Не буду спорить, может, все это и правда, но я ничего демонического в понтифике не распознал. Обычный мужик, простой в общении, правда, хитрый, как тысяча иудейских купцов. Тот же делла Ровере выглядел больше папой, чем сам Иннокентий. Впрочем, он им и станет, только позже.

Но по порядку.

Для начала я удостоился того, чего не удостаиваются в Ватикане сами короли и прочие венценосцы, — понтифик меня принял в неофициальной обстановке, что само по себе уже из ряда вон выходящий случай. Это как, к примеру, если бы сам президент принял меня у себя на кухне в растянутой домашней майке и застиранных трениках с пузырями на коленях. Да-да, не меньше.

В Латеранском дворце меня прямым ходом препроводили в оранжерею, где грузный невысокий мужчина в запачканной землей серой рясе и прикрывающей тонзуру шапочке-пилеолусе неторопливо поливал из маленькой лейки цветы.

Слегка одутловатое лицо, мешки под глазами и обширное пузо выдавали в нем любителя выпить и хорошо закусить, а широкие плечи и могучие руки подсказывали, что некогда Джанбатисто Чибо не чурался воинских упражнений.

Смотрелся он в оранжерее как-то неестественно, явно был с хорошего бодуна, а еще я приметил на щеке у папы тщательно замазанные царапины, очень напоминающие следы женских коготков. Это с некоторым допущением свидетельствовало о том, что Бенедетта Пуцци совсем недавно устроила своему папику великолепный скандал с рукоприкладством. Впрочем, тут не уверен, слишком уж фантастически звучит версия. Царапать морду самому викарию Христа, преемнику князя апостолов, верховному первосвященнику, великому понтифику, патриарху Запада, рабу рабов божьих — и это все в одном лице и вообще наместнику Господа на Земле? Хотя… я уже ничему не удивляюсь в этом мире.

Слегка робея, я сделал шаг вперед и опустился на одно колено, вдобавок склонив голову. Иннокентий неторопливо закончил поливать розы, отставил лейку, наконец обратил на меня внимание и протянул руку для целования.

— Ваше святейшество… — Я осторожно прикоснулся губами к массивному перстню-печатке с изображением святого Петра,