* * *

Потом Лави пытался внушить себе, что на самом деле ничего страшного не случилось: ведь Идо Таль и Нофар никогда не встретятся. Однако в голове у него они встречались постоянно, и каждая такая встреча кончалась одинаково: презрительным взглядом Идо и обиженным взглядом Нофар. От их бесконечных столкновений у Лави стала кружиться голова, а когда голова кружится, тело становится неуклюжим. Два дня Лави ходил по школе как зомби, а на третий врезался в учительницу и облил ей кофточку содержимым своего стакана. От выговора его спас Идо Таль:

– Госпожа учительница, Лави не виноват, что на вас налетел. Он влюбился.

Крики восторга с галерки. Смешки с первого ряда. Щеки у Лави запылали. Поняв, что покраснел, он, как всегда, покраснел еще больше и заметил, что учительница смотрит на него удивленно. Ей даже в голову не приходило, что у такого, как Лави Маймон, может быть девушка.

Когда шум в классе начал стихать, Идо Таль наклонился вперед и с озорной улыбкой, перед которой не могли устоять даже учителя, сказал:

– Госпожа учительница, попросите у него, пожалуйста, фотографию. Нам он не показывает.

Отовсюду послышались восторженные возгласы. Фотографию хотели видеть все. Мальчишки, намного более красивые и ладные, чем Лави, стали его пристально разглядывать. Как это?! У него есть, а у нас нет?! Даже те, кто в обычный день к Лави даже не подошел бы – разве что одолжить шекель на кафетерий, – сейчас умирали от любопытства.

– Ну хватит уже, тихо! Он покажет вам фотографию на перемене, – прикрикнула учительница, взглянув на часы и убедившись, что несколько драгоценных минут урока уже потеряны. «Четвертая книга Царств» раздражала ее даже больше, чем дети, но взрослому человеку и педагогу надлежит быть ответственным.

Лави надеялся, что до перемены о фотографии все забудут, но урок Священного Писания распалил ребят еще больше, и, как только раздался звонок, на плечо Лави легла рука Идо Таля.

– Так чего с фоткой? – спросил он.

– Она… – пролепетал Лави. – Она не любит фотографироваться.

Сомнение блеснуло в зеленых глазах Идо Таля, как вынутый из ножен кинжал. Подростков, которые не любят фотографироваться, в наши дни не существует. Если только это не чудища какие-нибудь и не полные уроды. Но ведь Лави утверждал, что девушка – писаная красавица. Лави почувствовал, как по его горлу карабкается жаба новой лжи – и вот она уже выскочила изо рта, зеленая склизкая байка о красавице, которая не любит фотографироваться. С каждым словом он ненавидел себя все больше. И с каждым словом все отчетливее понимал: обратного пути нет. Он никогда уже не сможет сказать правду. Он вспомнил смех Нофар – круглый и оранжевый, как абрикос, но, если вслушаться и разрезать его надвое, можно увидеть внутри твердую косточку. Лави хотелось выйти из класса и послать Нофар эсэмэску: «Немедленно приходи во внутренний двор. Иначе…» Когда Нофар придет и предложит принести им обоим мороженого, Лави ответит: «Не хочу мороженого. Хочу абрикосы твоего смеха». Лишь бы только не сидеть тут, не видеть сомнения и жадности в глазах Идо Таля.

Тут Идо Таль сказал:

– А ты скажи ей, что пацаны в классе настаивают. Скажи, что без вашего селфи мы не поверим, что она существует.

В тот же день, вечером, Идо добавил Лави в группу. Не в ту, которую в начале года создала классная руководительница и членами которой были все в классе, а в другую, о которой вслух не говорил никто, но о существовании которой знали все. Даже те, кто в этой группе не состоял, слышали и видели, как ее члены на уроках начинали вдруг хихикать и лезли в карманы за телефонами. Лави не знал, кто эту группу создал – Идо или Мики, но когда Идо его добавил, ему все стало ясно. А еще стало ясно, для чего Идо создал группу. И что будет, если Лави не опубликует в ней фотографию.

* * *

На следующий день он – с бьющимся сердцем – сказал Нофар, что хочет прийти к ней в гости. Нофар посмотрела на Лави с недоумением. Она была уверена, что он – как и она – не видит никаких причин покидать внутренний двор и выходить во внешний мир. Ведь в этом дворе – где сверху капала вода с мокрого белья, а под ногами носились тараканы – они познали мгновения абсолютного счастья. Да, двор был маленькой грязной дырой. Но эта была их – и только их – дыра!

Но Лави настаивал. Он хотел увидеть ее комнату. От одной мысли об этом Нофар пришла в ужас. Она представила себе маленькую комнатку, в которой прожила всю свою жизнь. Стоило взглянуть на родное уютное обиталище глазами Лави, как комната показалась Нофар ужасно заурядной. Цветастое покрывало на кровати, которое всего лишь год назад она самолично выбрала в качестве подарка на праздник, наверняка выглядит чересчур детским. Стены, на которых не было ни одного постера – потому что она любила белый цвет; ей нравилось смотреть, как на стене в разное время дня пляшут тени и солнечные блики, – голые и унылые. Нофар стало стыдно за свой стол – раньше он принадлежал двоюродной сестре, и на нем все еще оставались обрывки старых наклеек. И за тумбочку, на которой сидели ее старые куклы.

Кукол она выкинула – ни одной на память не оставила. Цветастое покрывало скомкала и сунула в шкаф – не выбросила его Нофар только потому, что помнила, какую огромную сумму пришлось выложить в магазине тканей. А деревянный стол стал кочевать по комнате. Сначала его перетащили из одного угла в другой, потом – после долгих размышлений и вздохов – в третий, затем – в четвертый (где он простоял очень недолго) и наконец – после слез и гневных взглядов – вернули на первоначальное место.

Что все это значило, никто, кроме Майи, не понимал. Насмотревшись на отца, покорно перетаскивавшего стол из угла в угол, и на мать, самоотверженно оборонявшую покрывало, она спросила:

– Когда он придет?

– Тебя это волновать не должно.

Но Майю это волновало. Очень. И родителей – когда они поняли, в чем дело, – тоже.

В ту ночь у родителей Нофар состоялся обстоятельный разговор. Разрешать мальчику переночевать у них или нет? Разрешать ли Нофар в будущем ночевать у него или не надо? Поговорить ли с ней о противозачаточных средствах или это ни к чему? Да и неудобно как-то. Принять мальчика надо, разумеется, приветливо, но вместе с тем нужно постараться не слишком докучать детям.

Обсуждали они и множество других проблем, но оказалось, что зря. Потому что Нофар все тщательно обдумала и решила пригласить Лави, когда родители будут на работе. Дома будут только она и Майя, но у Майи, слава богу, есть дела поважнее.

Десять раз доставал Лави из кармана телефон, чтобы послать Нофар эсэмэс «Прийти не смогу», и десять раз вместо этого просматривал публикации в группе: смешные ролики, злые комменты и фотки девушек, засовывавших в себя (а затем вынимавших из себя) самые разные штуки, даже змею. В первые два дня после того, как Идо Таль добавил его в группу, Лави ничего не писал и не загружал. Старался не высовываться, чтобы, с одной стороны, о нем забыли, а с другой, не выкинули из группы. Но на третий день Идо написал: «Ну так как, Маймон?» Лави, который этого ждал, сразу загрузил самую непристойную фотографию из всех, что нашел в интернете, – совершенно чудовищную, но в то же время смешную. Он надеялся, что этой подачки парням хватит. Все написали «Ого!» и «Ух ты!», а Идо спросил: «Вон та, справа, это мама Шкеди, что ли?» – и Лави был совершенно счастлив, но через минуту Идо написал: «Ладно, пошутили – и хватит. Завтра вечером ждем фотографию счастливицы» – и Лави понял, что дела его плохи.