Когда Николай спустился с крыльца старого тяжелого здания, в котором располагался их филиал, было уже темно. Долго вытаскивал сигарету, застрявшую в пачке. Нет, бросить курить он не пытался еще никогда. Он пытался бросить женщину. Хотя для него это выглядело иначе: он не любил обижать женщин, даже если заставляли обстоятельства, и бросал он не женщину, а некий мир, и проблема была не в женщине… Гнал мысль о том, что проблема, страшная своей неопределенностью, растет в нем самом, но именно эта тревожная мысль помогла ему продержаться несколько недель. Почти отвыкнуть.

Улица вела вниз, к струящимся светом универмагам и кафе, в одном из которых он собирался поужинать пиццей или суши. В супермаркете купить колбасы и майонеза на завтрак – мама не заходила к нему с прошлой пятницы, и холодильник был пуст. Не забыть о хлебе. Потом десять минут на трамвае либо полчаса пешком. Он ведь настоящий счастливчик – жить в получасе ходьбы от работы, шутка ли, разве этого мало для счастья? – напоминал себе. К тому же имея машину на случай ливня.

С другой стороны улица загибалась, темнела и поднималась к площадке, на которой выстраивались в очередь маршрутки в ожидании менее счастливых людей, или выстраивались люди в ожидании несчастливых маршруток. Туда ему не нужно было, но именно туда он шел, резко отдергивая ото рта сигарету.

Он не ездил на маршрутках давно. (Да и на недавно приобретенной «Мазде» не слишком часто – маму в театр, в гости или к врачу. До трамвая ближе, чем до парковки.)

Сам хотел бы верить в то, что его «давно» – искреннее, естественное и уверенное, означает полгода, два года или, например, пятьдесят лет, однако его хиленькое «давно» означало всего лишь несколько недель. Несколько недель не садился он в тесные микроавтобусы, с тех пор как понял, что нужно бросить, всё бросить… На первых порах получалось. Было много работы. Дома что-то читал, большей частью техническое, или смотрел телевизор. И выходные как-то удавалось пережить.

Швырнул окурок на асфальт, затушил, наступив.

Николай проходил мимо белых и желтых микроавтобусов с номерами, с названиями отдаленных районов и загородных поселков. Остановился возле одного, с поцарапанным боком. В горле стал ком – пока что можно уйти. И забыть. Номер на табличке неразборчив из-за грязного стекла, название улицы размыто. Боковым зрением: сидящие внутри люди, одна с сумкой смотрит в окно, один в наушниках смотрит в мобильный, ждут привычно, когда заполнится салон. Интересно, куда они едут. Они знают, куда они едут? Николай сел на одиночное сиденье справа.

– Да поехали уже! – тянули сзади.

Водитель обернулся лишь на второй раз. Еще два места. Один глаз водителя распух – ячмень, второй смотрел остро. Никто, кроме Николая, не обращал на него внимания, Николай же не мог понять, это тот же или другой. Всегда один водитель или разные.

Вспомнил, как впервые сел в этот желтый микроавтобус, в домаздовую эпоху, к кому-то из троюродных на день рождения (путался с именем, в лицо не помнил), по маминой огромной просьбе. Мама до сих пор припоминала ему эту неявку.

Машина тронулась, сначала проехали через весь центр. Цветными пятнами сквозь грязь стекла мелькали вывески магазинов и окна, мигала реклама. Стояли на светофорах, шумно трогались. Потом улицы стали тише, и, когда машина подъехала к одичавшему парку-лесочку, Николай почти лежал виском на стекле, ударяясь на ухабинах. Здесь окна и огни прерывались, дорога шла вперед через темноту, как между двух темных стен. И только где-то вдали, у горизонта, снова начинались окна и огни. Он дремал, но какая-то часть сознания оставалась ясной, помнила, что дрема накатывает всегда именно в этом месте – там, где обрывался город, и что никогда не доедет он до дальних огней (поселок городского типа? частный сектор? дачи?). Та часть сознания, которая вечно следит. Которая не должна была допустить, чтобы он прервал период абстиненции, но сама давно подчинилась жадному желанию. Доедут ли другие пассажиры? И куда? Он будет долго ехать к этим огням, в темноте, в пустой дреме. Но он достигнет Норы.

Он почти слышал запах воды и воска, который бывает лишь там, и мелькнул вдалеке алый длинный подол, и было чувство, что Нора совсем близко, ее белый профиль на краю поля зрения.

Удар. Тер саднящий висок. Смотрел на стекло. Понимал, что ничего, кроме неуместной в транспорте полудремы, нет, и не было, и не могло быть. Шепот пробежался по пассажирам маршрутки, спина напряглась, словно все на него уставились. Чего смотреть на него? Что в нем особенного? Тихо шуршало радио. А он и не знал, что здесь перекресток. Сквозь полуприкрытые веки, сквозь сон он заметил, как и остальные, что водитель ехал на тусклый красный, что слева вырулила зеленая «пятерка», – но осознал только сейчас. Затормозить водитель успел и бормотал теперь без капли раскаяния в голосе, наоборот, с насмешливым высокомерием: «Да что я… Я не видел! Сам за руль сядешь?»

Перекресток остался позади. Пассажиры повозмущались и утихли. Женщина с сумкой смотрела в окно. Парень смотрел в мобильный телефон. Николай хмыкнул от собственной ненужности – ему было нечего делать в этой маршрутке, едущей в какие-то трущобы, среди этих людей. Он был голоден. Ему было неприятно даже вспоминать, зачем он сел в нее, и он попросил немедленно:

– Здесь останови…

– Где? Тут, что ли? – переспросил водитель и покосился на него злым здоровым глазом.

Смех, спрятанный в словах водителя, заставил и остальных поднять заинтересованные взгляды, но взгляды быстро вернулись на места, а он вышел, сильно хлопнул дверцей напоследок… Они думали, что он испугался несостоявшейся аварии.

Машина отъехала, неровно, пьяно как-то. Мысленные вопросы: куда же едут остальные, доедут ли, и рассеянное: «Где-то в сегодняшнем коде была ошибка» – стихли. Достал телефон, чтобы вызвать такси. Набрал телефон и сбросил – куда вызывать-то? Жидкий лесочек по обе стороны… Ни то ни се… Вдали огни… И темнота со стороны города, из которого ехал. Маленький всплеск любопытства – а не пойти ли на огни, быстро утих: «Хватит… Проехался уже. Теперь домой, ужинать». Пошел пешком вдоль дороги. Минут через десять ему даже понравилось идти – погода майская. В любом случае не хуже, чем ждать дома сна, слушая телевизор. Редкие машины били в глаза фарами, но прибавляли уверенности, что он идет в правильном направлении.

Посреди дороги стоял человек. Женщина.

– Нора? – выдохнул он и усмехнулся собственной глупости.

Женщина повернулась и глянула так, будто только что свалилась с неба, и его голос оказался для нее единственным ориентиром. Пошла прямо на него, покачиваясь на каблуках.

Ничего не имела общего с той, которую он хотел увидеть, – невысокая, если вычесть каблуки, совсем иная походка. Той, высокой, не могло быть здесь. Шла в его сторону, лица не разобрать, но розовая помада вспыхнула в свете фар. Женщина не заметила резкого маневра машины, объезжающей ее.

– Идем? – спросила на ходу без интереса, прошла мимо, прямо в лесок. Он посмотрел вслед с нехорошим чувством. Хлипкие деревья уводят далеко, и нет им конца. Он не шел. Она развернулась, приблизилась к нему с сердитым видом. – Ну как, идешь ты?