Даже бровью не повела, продолжала спать глубоким сном, ровно дыша и обнимая подушку.

Я стою у окна, смотрю, как солнечные лучи отражаются в окнах дома напротив. Такой роскоши, как прямой солнечный свет, у нас не бывает, слишком густая эта наша частная точечная застройка. Но даже рикошет ярких желтых лучей поднимает настроение. Мир и тишина. За последний месяц все пришло в равновесие. Даже предварительные тесты по ГИА, заваленные вначале, Варя выправила, пересдала.

И не плакала больше по ночам. Я знаю, слушала. Она теперь засыпает и просыпается под Аврил Лавин и Майли Сайрус и подпевает, улыбаясь и пританцовывая.

Мне больше не звонят из школы, что, несомненно, радует. Один раз я на всякий случай сама позвонила Марине Ивановне, но та тоже признала, что девочка упокоилась, уроков не прогуливает (физкультура не в счет, особенно после того, что произошло) и ведет себя как раньше. Только стала задумчивее, иногда уходит так глубоко в свои мысли, что приходится переспрашивать дважды. Но это не беда, раз она дает ответ на поставленный вопрос.

Даже Алевтина Ильинична признала, что Варя изменилась в лучшую сторону, затихла и повзрослела. Конечно, свекровь убеждена, что такая благотворная перемена произошла исключительно благодаря ее приезду и ежечасному неусыпному надзору. Было бы странно, если бы она думала по-другому. И потом, свекровь просто не хочет уезжать обратно в Мурманск, пока окончательно не потеплеет. И я ее могу понять.

В Химках, по крайней мере, нет полярной ночи.

Я не возражаю. Тоже успокоилась и затихла, прихожу в себя после долгой зимы. Весна уже дышит в лицо, ее дыхание – мятное, теплое. Я готовлюсь к чему-то прекрасному – купила витамин «Д», пью по вечерам ромашковый чай, а когда выхожу на улицу, подставляю лицо солнышку и долго, сколько хватает терпения, стою с закрытыми глазами, наслаждаясь их теплым прикосновением.

– Ты уже встала? Я не слышала будильника, – сказала мне Алевтина Ильинична со своего разложенного дивана, хотя ответ был очевиден, если только не предположить, что я хожу во сне. Я стояла перед ней в халате (новом, так как старый она окончательно приватизировала) и потягивалась.

– Чего-то не спится, – пожала плечами я.

– Что готовить на завтрак? – спросила она, одновременно усаживаясь на диван. Сейчас начнется суета. Свекровь всегда спрашивала меня, что приготовить на завтрак, обед или ужин, но это не значит, что от меня и в самом деле требовался ответ. Скорее, это была такая дань вежливости, условная игра по условным правилам, в которую мы играли, чтобы сохранить хрупкий баланс силы. Я хозяйка дома, и у меня нужно спросить, что приготовить. Я же всегда даю правильный ответ на этот вопрос, а именно – «что-нибудь на ваше усмотрение, что вы считаете правильным».

– Я сделаю яичницу с беконом, – приняла решение свекровь. Я задумалась с улыбкой, что бы она ответила, если бы я сказала, что Грише, к примеру, бекон вреден, а Варя вообще предпочитает тосты с колбасой.

– Отлично! – кивнула я. – Пойду умоюсь, пока ванную не заняли.

– Ты сегодня Гришу встречаешь с работы? – спросила бабуля, когда я стояла уже в дверях ванной. Я рисковала. Если дать Варваре зайти в ванную комнату до меня, то можно будет идти умываться в кухонной раковине. Я теперь даже и запасную зубную щетку там держала на всякий случай. Такое ощущение, что Варя заходит в ванную и проваливается в пространственно-временную дыру, из которой выскакивает только за пять минут до выхода – моего выхода, – когда мне уже нужно быть не только умытой, но и накрашенной.

– Нет, а что? – спросила я осторожно, потому что из-под Вариной двери до меня донеслись звуки песни «Hello Kitty», а значит, времени на то, чтобы занять ванную, осталось совсем мало.

– У него вечерняя экскурсия? – спросила бабуля, не понимая и не разделяя моего беспокойства. – А какая? Не «Вечерние огни старинной Москвы»?

– Я не знаю, – нахмурилась я. – Спросите у него.

– Я хочу поехать еще раз на эту экскурсию, – продолжила не торопясь бабуля. – Она мне очень понравилась. Ты была на ней?

– Я была на всех его экскурсиях, – бросила я, а в голосе против моей воли зазвучало раздражение. Варвара открыла дверь и появилась в проеме – в своей пижамке с Микки-Маусом и длинными спутанными волосами, разлетевшимися по плечам. Поздно! Опять опоздала!

– А я бы и пять раз прокатилась. Красиво – страсть, все эти особнячки. У нас в Мурманске тоже есть красивые улицы! – добавила Алевтина Ильинична, почему-то обиженным голосом и почему-то не мне, а Варваре.

– Ага, – хмуро кивнула она, надвигаясь на меня, как цунами.

– А ты, Варюша, не хочешь поехать с папой на вечернюю экскурсию? – спросила Алевтина Ильинична. Наивный человек! Да Варька была на каждой экскурсии трижды, пока однажды она сама не начала декламировать текст про историю улиц Москвы, пародируя голос экскурсовода. Только после этого папа отстал от нее, признав, что теперь, кроме зарплаты, от его работы нет никакого побочного эффекта.

– Я? – вытаращилась дочь. – С папой на автобусе таскаться? Опять? Ни за что! Мам, дай пройти.

Я вздохнула и посторонилась. Надо будет мне на кухне еще и кремы поставить, и дополнительную расческу. А пока я прошла в кухню и склонилась над раковиной, тщательно вычищая зубы своей старой щеткой.

– На тебя-то делать яичницу? – спросила бабуля, а по кухне полетел тонкий запах жареного бекона. Сейчас, сейчас он разбудит Гришку лучше всякого будильника.

– Не, я лучше кашку, – покачала головой я.

– Сварить? – тут же отозвалась она. Я в испуге покачала головой. Мои кашки были запакованы в одноразовые пакетики. Залила молоком – и все готово. Если повезет, можно накромсать туда бананчик, и вообще получится красота. Одного было нельзя отнять у свекрови, она всегда и для всех была готова убирать, стирать и готовить. Если бы ее попросили, она бы стряпала четыре разных завтрака. Один для меня, один для Гриши, и еще два – для Вари, чтобы у нее был выбор. Еще не хватало, чтобы бабушка у нас в Золушку превратилась!

– Сама, – я прополоскала рот. Мятный ополаскиватель тоже оказался недоступен мне в это утро – замурован в ванной комнате, откуда Варя не выйдет, пока не убедится, что она всех на свете и прекрасней, и милее… Может перекраситься пять раз, прежде чем окончательная версия макияжа устроит бедного ребенка.

– Думаешь, Варя все еще сохнет по этому… рыжему? – спросила меня бабушка, когда Варвара пролетела мимо нее с глазами, разукрашенными, словно она собиралась не в школу, а на бал.

– Наверно, да, – пробормотала я, дожевывая свою жесткую овсянку. – Но уже не так. Явно отпустило.

– Ну, дай-то бог, – задумчиво кивнула Алевтина. – Не время сейчас на ерунду размениваться. ГИА – это мелочь, вот ЕГЭ – это задача. На такую задачу надо два года пахать. Ты слышала, что в МГУ можно пройти только со стопроцентным баллом?

– Учеба – это тоже не вся жизнь, – пробормотала я. Свекровь открыла холодильник, и я нахмурилась. С тех пор, как она приехала, продукты мне приходится покупать втрое чаще.