Я изогнулась, с трудом сдерживая стоны, распаляясь все больше от его поцелуев и умелых движений рук.

– Ты сама не сможешь молчать, моя конфетка шоколадная. Тс-с-с, – рассмеялся он, накрывая ладонью мою грудь. Я закрыла глаза и облизала губы. Да, именно это. Мне так не хватало моего мужа, его внимания. Все просто. Именно из-за этого меня и трясло, и все эти предчувствия, плохое настроение, рассеянность. Я так вела себя, потому что хотела его.

– Тебе хорошо? – спросил он, чуть прикусив меня за ухо.

– Да, о да! – простонала я. И вдруг… в этот самый момент, когда он почти вошел в меня… Я подпрыгнула на постели и села, прервав то, чего хотела так сильно еще секунду назад.

Мысль была абсурдной. И черт его знает, почему она пришла мне в голову именно в этот момент! Ну почему не завтра или хотя бы не через полчаса?

Я поняла, что именно меня беспокоило весь день. Господи! Я сидела на кровати и хлопала глазами. Мысли скакали с одной на другую, но сексуальное настроение, как говорится, сняло как рукой. Калейдоскоп последних месяцев, магазины, списки продуктов, лицо кассирши в супермаркете.

Лицо нашей дочери Варвары, насмешливо смотрящей на меня.

Бутерброд в ее руке.

О нет, с ней не все в порядке. Совсем не в порядке. Мне нужно пойти к ней.

Мне нужно закончить с мужем.

Мне нужно пойти к ней.

Системный сбой.

– Что с тобой? – тихо и удивленно спросил Гриша, остановившись на полдороге. – Забыла, что ли, свет выключить в туалете?

– А? Что? – переспросила я в полнейшей растерянности. Гриша нахмурился.

– Слушай, Ирина, мы можем хоть раз нормально сексом заняться, а? – спросил муж зло.

– Конечно, – пробормотала я рассеянно. Это была такая жалость, ну зачем, зачем эта непрошеная мысль не пришла ко мне в пробке на Ленинградке. Хотя нет. Там я в кого-нибудь врезалась бы от неожиданности.

– Ох, не знаю, что с тобой! – покачал головой Гриша, заканчивая начатое со мной и без половины того энтузиазма, который был у него несколько минут назад. Затем он скатился с меня и включил телевизор. Я знала, что он обижен, но не могла сейчас ничего ему объяснить. Не хватало еще напугать его понапрасну. Сначала следовало поговорить с Варей.

Я встала с кровати, подцепила с пола ночнушку и проскользнула в нее под неодобрительный взгляд Гриши. Затем он отвернулся и уставился на экран. Шла какая-то документальная передача про убийц. Через минуту под такую колыбельную Гриша уснет, как младенец. Я выскользнула из комнаты и прикрыла дверь.

– Воды мне принеси, – бросил мне вслед муж. Я вышла из комнаты, тихонько приблизилась к двери в комнату дочери и прислушалась. Тишина. Спит ребенок. Даже свою Аврил Лавин не слушает. Может, до завтра?

Нет, не дотяну я до завтра.

Я открыла дверь, прокручивая в голове все, что хотела сказать Варе. Что я – не враг ей и что ей придется мне доверять. И что она должна сказать мне правду, потому что такую правду все равно не скроешь – никак, ни одного шанса.

С каких это пор ты полюбила маасдам, моя девочка?

Но едва мои глаза привыкли к темноте ее комнаты, я впала в еще больший ступор. Ее не было. Вари не было в комнате. Не было ни в кровати, ни под кроватью, ни за плотными шторами, занавешивавшими окно, ни в шкафу, ни в туалете, ни в ванной, ни на кухне, ни в прихожей, ни у лифтов, где я тоже пыталась найти ее, стоя босиком и в одной заляпанной ночной рубашке. Это просто чудо, что ни Гриша, ни спящая Алевтина Ильинична не обратили внимания на мои метания по дому. Свекровь спит крепко, а Гриша, обиженный на меня, видать, сознательно не интересовался ничем другим, кроме размеренного голоса ведущего программы об очередном советском бандите-убийце, разделывавшем людей топором.

Это-то только меня и спасло.

«Где ты?»

Варя вздрогнула, почувствовав вибрацию в заднем кармане своих джинсов. Она потянулась, медленно, как будто в полусне, достала аппарат, включила его и долго смотрела на СМС от матери, силясь понять, что оно значит. Где она? Она сидела на подоконнике в странной квартире однокурсника Владислава, где окна были не только у комнат и кухни, но и у ванной комнаты тоже. Варя заперлась в этой самой ванной комнате и теперь смотрела в окно, на занавешенную тяжелыми облаками полную, круглолицую луну. Затем она посмотрела на номер абонента и время.

Час ночи. Сообщение пришло с телефона матери. Кошмар. Мама узнала, что Вари нет дома. Теперь родители просто убьют ее. Варя вздрогнула, представив, что может сейчас твориться у них в квартире.

Может быть, они уже вызвали полицию.

Ну и пусть. Какая разница, если все равно все настолько плохо, что хуже и быть не может. Она вообще не вернется! Варины глаза уже высохли, слезы кончились, но осталась краснота и припухлость. Она проплакала тут долгое время. Она ждала и надеялась, что Владислав придет за ней, будет искать, тем более что это было несложно – найти девушку, закрывшуюся в ванной комнате. Но он не пришел. Почти полчаса, как она тут сидит, а мысли спотыкаются на полуслове, и ничего путного, одна муть и тошнота и желание убежать на другой конец света, чтобы никогда больше никого не видеть.

Зачем она согласилась поехать с ним? На что надеялась?

Он не звонил полторы недели. Десять долгих дней. Десять вечеров, когда она делала уроки и думала о нем. Десять утренних будильников, после трезвона которых Варя бросалась к компьютеру проверять, не написал ли он ей в какой-нибудь социальной сети. Десять утренних макияжей, которые она наносила в надежде, что он заедет за ней после школы. Десять дней горячки, тряски, которую не снять парацетамолом.

Сначала было еще ничего, была надежда. Потом стало невыносимо трудно, и каждый день Варя будто носила в школу рюкзак с тонной тяжеленных камней. Неподъемно. Телефон она держала перед собой, как талисман, как икону. Она смотрела на него, молилась на него, умоляла его и ненавидела.

Девочки не должны звонить первыми.

Сдохнуть, но не позвонить первой. Легче сказать, чем исполнить. Рука так и горела, но потом Варя нашла выход – отдала телефон на хранение Машке, чтобы не сорваться. Не набрать его номер под каким-нибудь позорным предлогом. Не хочет звонить – не надо.

– Надо жить дальше, – сказала Машка, демонстративно вынимая батарейку из Вариного телефона.

– Может быть, у него экзамены? – цеплялась за соломинку Варя. Маша мало что знала о жизни своего брата. Он уходил рано, приходил поздно и почти не разговаривал с сестрой, которую считал чем-то средним между газонной травой и автомобильным гудком, издающим надоедливые звуки. Их последний диалог состоял из взаимных обвинений. Владька слопал все мясо из кастрюли с пловом, оставив там только рис и морковку, и Маша высказывала законное негодование. Но это было совсем не то, что интересовало Варю.