Итак, дамы и господа, мы добрались до года великой колониальной катастрофы. Подошли к роковому 1898-му. К этому году Испания, словно дешевая тряпка после бесчисленных стирок, ужалась практически до того размера, что имеет сегодня, пройдя длинный путь: век с хвостиком она расширялась, начиная с 1500 года держала за яйца весь мир и почти еще три столетия – ужималась. Последний удар ей нанесли – нам нанесли – войны за Кубу и Филиппины. Однако над материковой ее частью, где жили Альфонс XIII, еще ребенок, и его мать, вдовствующая королева-регентша, черные тучи собирались постепенно, потому что испанским рабочим и крестьянам, индивидуалистам от рождения – такими их мама родила, – не очень-то импонировала организация социалистов (или довольно скоро – коммунистов) и они предпочитали заделаться анархистами, чтобы каждый мог гулять сам по себе. Это как нельзя больше устраивало власти, которые по-прежнему справлялись со своими клиентами, как тореадор, ухватив быка за рога. Однако история с Кубой и Филиппинами ситуацию перевернула. На Кубе, в очередной раз восставшей, на той Кубе, где тысячи испанцев были связаны торговыми и семейными узами с метрополией, проводились просто зверские репрессии, о которых отлично высказался генерал Вейлер, человек очень низкого роста и очень дурного нрава: «Что такое? Я расстрелял слишком много пленных? Это верно, но речь идет не о военнопленных, а о поджигателях и убийцах». Это и масла в огонь подливало, и хорошего решения почти не имело: в первую очередь по той простой причине, что Соединенные Штаты, к тому времени уже нарастившие мускулы, горели желанием поживиться испанскими Карибами. А во вторую – потому, что голоса людей здравомыслящих, выступавших за разумный статус для Кубы, оказались перекрыты глупостью, коррупцией, непримиримостью, коммерческой заинтересованностью высших слоев буржуазии – отчасти каталонской – в кубинском бизнесе и дешевым ура-патриотизмом продажной и безответственной прессы. Результат хорошо известен: жестокая война, победить в которой было абсолютно невозможно (сынков богачей от нее откупали и вместо них на войну забривали каких-нибудь бедолаг), интервенция Соединенных Штатов и наша эскадра под командованием адмирала Серверы, блокированная в Сантьяго-де-Куба. Из Мадрида эскадре пришел безумный приказ – выйти из порта и сражаться любой ценой за честь Испании – той самой Испании, что в воскресенье отправилась на бой быков. И испанские моряки, прекрасно зная, что их разобьют в пух и прах, приказ выполнили – точно так же как веком ранее при Трафальгаре. И один за другим вышли в открытое море несчастные бедолаги на своих несчастных кораблях, чтобы быть уничтоженными крейсерами янки, которым они не имели возможности оказать достойное сопротивление – на «Христофоре Колумбе» даже пушек не было, – зато у них было благословление, которое без тени стыда прислал им телеграфом архиепископ Мадрида и Алькалы-де-Энареса: «Пусть „Сантьяго“, „Сан-Тельмо“ и „Сан-Раймундо“ пойдут вперед и прикроют вас от вражеских снарядов». Прикиньте сами, о какой защитной броне идет речь. К этому, естественно, присоединились политики и пресса. «Эскадры предназначены для того, чтобы сражаться», – пролаял в кортесах Ромеро Робледо, в то время как сторонникам ведения переговоров, как, например, министру Морету, клеили на дверь дома оскорбительные листки с руганью. Не много найдется случаев в истории Испании, когда было продемонстрировано столько мужества с одной стороны и столько позора – с другой. А когда все уже кончилось, покинутая всеми великими державами, потому как стоили мы на тот момент не больше дырки от бублика, Испания уступила Кубу, Пуэрто-Рико – там-то пуэрториканцы сражались плечо к плечу с испанцами – и Филиппины, а на следующий год была вынуждена продать Германии тихоокеанские Каролинские острова и архипелаг Палау. На Филиппинах (колония, управляемая монахами и военными, о ней писал историк Рамон Вильярес), кстати, был реализован практически тот же сценарий, что и на Кубе: вспыхивает восстание, оно яростно и жестоко подавляется, потом – интервенция Штатов, Тихоокеанская эскадра, разгромленная американцами в бухте Кавите, и несколько сражений на суше, в которых, как и в карточном поединке на Кубе, бедные испанские солдатики, без боеприпасов, больные, полуголодные и за тысячи километров от своей родины, дрались с обычным для добрых и верных солдат мужеством, пока силы их окончательно не оставили. (Мой дед со стороны отца в детстве рассказывал мне о том грустном зрелище, которое представляли собой корабли, доставившие из-за моря не людей, а призраков – худых как скелеты, раненых и больных.) А некоторые из них сражались так, что это уже выходило за пределы сил человеческих. Например, в Балере, одном филиппинском поселении, до которого не дошло известий о наступившем мире, горстка испанцев – последних испанцев на Филиппинах, отрезанных и от своих, и от новостей, – воевала еще целый год, полагая, что война продолжается, и очень больших трудов стоило убедить их в том, что все давно уже кончилось. Ну и в качестве самого испанского завершения этой истории упомянем о том, что одного из тех героев, последнего или предпоследнего из оставшихся в живых, патруль то ли милиционеров, то ли фалангистов (это без разницы, на самом-то деле все они одинаковы) вытащил в 1936 году из собственного дома и пристрелил, пока бедный старик показывал им свои старые и никому не нужные медали.

И вот таким печальным образом, дамы и господа, после потери Кубы, Филиппин, Пуэрто-Рико и даже стыда, скукожившись до своей полуостровной территории и пары кусочков Африки, в упор не замечаемая теми великими державами, которые еще пару веков назад были у нее на подхвате, Испания вошла в xx век, который припас для нее особый вызов. Сын королевы Марии Кристины перестал быть Альфонсито и стал Альфонсом XIII. Но и в этом нам не слишком повезло, поскольку он явно не был наиболее адекватной фигурой для тех турбулентных времен, что нас ожидали. Альфонс был парнем добродушным – это семейная черта, ее можно проследить от его бабки Изабеллы до его же внука Хуана Карлоса – и патриотом к тому же, искренне любящим Испанию. Проблема, или одна из них, заключалась в том, что для борьбы в очень непростых обстоятельствах ему недоставало силы характера. Как пишет Хуан Эслава Галан, «он отличался вкусами барчука»: автомобили, лошади, утонченная роскошь напоказ и красивые женщины, с которыми им было прижито несколько внебрачных детей. Но вот в том, что касалось взвешенного и осторожного управления, он оказался не столь силен, как в постели. Альфонс был коронован в 1902 году, как раз в тот самый момент, когда уже покатилась к черту та система круговорота, когда у руля государства чередовались либералы и консерваторы. За двадцать последующих лет сменятся тридцать два правительства. Появятся новые партии, новые амбиции, новые надежды. И будет меньше смирения. Мир вокруг стал сложнее, разорившаяся и голодная деревня продолжала пребывать в руках землевладельцев и касиков, а пролетариат в городах все активнее поддерживал левые партии. Итого: республиканцы набирали силу, и государственные проблемы – вам, наверное, покажется знакомой эта деталь – способствовали политическому оппортунизму, если не сепаратизму, каталонских и баскских националистов, почуявших, что бизнес под названием «быть испанцем» уже не приносит тех дивидендов, что прежде. Что же касается пролетариата, и прежде всего анархистов, на которых Испания всегда была особенно щедра, то они отличались торопливостью, отчаянием и яйцами, которые своим размером не уступали таковым у коня Эспартеро. Один из них, итальянец, уже в 1897 году отправил к праотцам Кановаса. А дабы разговеться после поста, второй, по имени Матео Морраль, преподнес юному королю в день его свадьбы подарочек: бросил на мадридской улице Майор бомбу, и она в клочья разнесла половину свадебного кортежа. Да и за последующие за этим событием три десятка лет его коллеги оставят глубокий след в испанской жизни. В числе других причин еще и потому, что им посчастливилось устранить таких политиков, как Дато и Каналехас (последний был убит, когда разглядывал витрину книжного магазина, что для политика наших дней – вещь уже совершенно невозможная); а в случае с Маурой и с диктатором Примо де Риверой (попытки отправить на тот свет короля выведем за скобки) почти удалось добиться желанного результата. Кроме всего прочего, в силу своей безбашенности они немало поспособствовали краху Второй республики, однако не будем торопить события. Пока что, в самом начале века, то, что делали – или претендовали на это – анархисты, так это пытались перевернуть все вверх тормашками, в святой уверенности, что система насквозь прогнила и что единственное лекарство – подорвать ее и раскурочить до основания. Как-то так. Были они в этом вопросе правы или нет? Может, и были, но бесспорно другое: с этими своими убийствами и бомбами – то тут, то там – они без конца становились ньюсмейкерами первых полос газет. Включая и ту бомбу, что анархисты взорвали в барселонском оперном театре «Лисео», метя в цвет местной буржуазии с их миллионными состояниями, после чего партер моментально превратился в прилавок мясной лавки. Но тем, что действительно привлекло к ним всеобщее внимание, в том числе и на международной арене, стала «Трагическая неделя» – и тоже в Барселоне. В Марокко – об этом мы поговорим в следующей главе – началась весьма неслабая заваруха; ну и, как всегда, на войну стали призывать бедняков и разных других обездоленных. Погрузка войск на борт, а при сем действе присутствовало и некоторое количество набожных сеньор-католичек, явившихся в порт раздавать ладанки и образки со святыми, закончилась революционной вспышкой, после чего запылал весь город: в программе значились поджоги монастырей, уличные бои и кровавое подавление мятежа. Правительству было необходимо, чтобы кто-то за это ответил, ну и виновным назначили лидера анархистов Франсиско Феррера Гуардиа, которого, как тогда выражались, «подвергли воздействию оружия». Эта казнь вызвала широкую волну левых протестов во всем мире, послужила причиной падения правительства консерваторов и привела к рулю правительство либералов, сделавшее что могло. Однако все уже трещало по швам и до такой степени, что, когда главой этого либерального правительства стал тот же Каналехас, один из анархистов всадил в него пулю, в то время как тот книжки разглядывал. Каналехаса сочли слишком мягким. И вот так, мало-помалу, но с каждым новым случаем набирая обороты, мы приближались к 1936-му. Но пока что впереди остается еще много событий, которым суждено произойти, и немало крови, которой придется пролиться. Так что не отходите далеко от экрана.