– Сегодня все время что-то падает.

Между автомобильными колесами катятся апельсины.

Никита тронул машину. Он немолодой, потертый жизнью человек с опухшими глазами – то ли печень не в порядке, то ли алкоголик, а может, и то и другое. Улыбка неожиданно детская.

– Чем занимаешься?

– Пишу…

– Писатель?

– Вроде… Для кино пишу.

Воцарилась пауза. По лицам видно, что оба хотят продолжить беседу, но нет темы. Александр неожиданно зевает.

– Не выспался?

– Да.

– Девочки?

– Нет… пишу ночами…

Никита улыбается, сверкает золото.

– А я засыпаю в кино. Как свет потушат, засыпаю. Любой фильм просплю.

Такси останавливается у подъезда дома 207 по Лафайет-стрит. Александр выходит, кладет в потрепанный бумажник сдачу. Крутит обломок фаянсовой кружки, хочет выбросить его…

Со двора дома выезжает на велосипеде женщина. Она в черных очках, розовом платье, с бамбуковой палкой, которую вытянула перед колесом велосипеда, она машет ей и тихо окликает прохожих: «Эй, эй, эй». Женщина слепая. Никита, оставив машину, бежит к велосипедистке и что-то говорит ей. Та положила руку Никите на плечо. Они странной парой пошли-поехали по тротуару.

Александр смотрит им вслед, кладет фаянсовый обломок в карман и входит в подъезд.

Александр звонит в дверь. Слышны резкие, прерывистые звонки. Дверь не открывают, Александр замечает записку, воткнутую в дверную щель. Раскрывает ее.

«Дорогой Алекс! Получилось нелепо. Меня вызвали на важную встречу. Звонила, чтобы предупредить тебя, но ты уже ушел. Буду в четыре. Извини. Мари Лу».

Александр скомкал записку, вернулся к лифту. Потянулся к кнопке вызова, но лифт сам раскрыл дверцу. В проеме стоял шофер Никита. Александр удивлен:

– О!

– Ты вышел из машины, я не успел сказать, что живу в этом доме… Вот моя дверь.

Никита указал на дверь рядом с той, в которую звонил Александр.

– Смешно, живешь рядом с Лу…

– Эта красотка в рваных джинсах? Ты к ней?

– Да, ее нет дома.

– Заходи… Яичницу пожарю…

Никита вставляет ключ в свою дверь, кивает головой на дверь Лу:

– По квартире голая ходит.

– Да?

– Классная фигурка…

– Подглядываешь?!

– А что делать в Сохо вечерами, когда твои окна смотрят в соседские…

Две небольшие комнаты, почти пустые. Мебель, приобретенная на гараж-сейлах. Много пустых бутылок из-под спиртного. Войдя в квартиру, Никита напялил на голову узбекскую тюбетейку, расшитую золотыми блестками:

– К моим золотым зубам…

Александр не прореагировал на шутку. Он с любопытством осматривает квартиру таксиста. Портрет Путина приколот кнопками к стене. Рядом фотография Сталина, играющего на гармошке…

– Любишь вождей?!

Входит Никита из кухни со сковородкой в руках. Улыбается, ставит ее на стол, заставленный бутылками водки: Смирновской и Абсолют.

– Садись… – Никита смотрит на Александра, – ты что, обиделся, что я гляжу на ее голую жопу? Грешен – люблю заглядывать в чужие окна… Вон телескоп…

Чокается с Александром. Они выпивают.

– Вечерами скука, а в телескопе все интереснее… В одном окне китаец ест курицу, за стеной мальчик с девочкой трахаются в ванной, в двух шагах от них черный Отелло душит Дездемону…

Александр, выпив, тоже развеселился. Достал из кармана осколок кружки «Я люблю Нью-Йорк».

– В Питере курица убила одного поэта…

– Курица?

– Замороженная. Упала с шестого этажа – и в висок. Поэт писал стихи, приносил их в журнал, где я работал, требовал, чтобы их печатали… скандалил… стихи бездарные… и вот курица… бам-ц!.. и кончилась его поэзия, так и я…

– А ты что пишешь в Америке?

– Мемуары…

– Мемуары? Свои?

– Одной столетней богатой русской графини… «Ночью я приняла слабительное, ко мне заехал граф Нарышкин, мы поехали на бал в Зимний… Император сделал мне комплимент: „У вас не щеки, а персики“ – и пригласил меня на танец… Танцуя с ним, я почувствовала позыв в желудке…» Слушаю этот бред и записываю. Графинины внуки хорошо платят… Лу помогает с английским…

Никита наливает еще водки. Чокнулись. Никита выходит в соседнюю комнату-спальню.

Резко открывает ящик комода, нетрезвой рукой скидывает ящик на пол. Видны документы, счета, сверху лежит пистолет. Никита роется в бумажном ворохе, что-то ищет.

– Где же они? – спрашивает сам себя Никита.

Он садится на пол. Берет пистолет, секунду смотрит на стальное дуло. Вновь начинает искать. Замечает коробку из-под кубинских сигар, с оторванной верхней крышкой. В ней фотографии, пожелтевшие, обвязанные резинкой.

– Вот они…

Никита возвращается, садится за стол. Кладет коробку из-под кубинских сигар рядом с собой. Смотрит на Александра. Тот хмельной, веселый, улыбчивый.

– У меня есть история…

– Мемуары нью-йоркского таксиста?

– Нет… Мемуары убийцы…

– Мемуары убийцы?! – изумился Александр.

– Да.

– Ты убил?

– Да.

– А кого?

– Вильяма Шекспира…

– Ты что, как моя графиня, тоже… сумасшедший?

– Нет… Показать тебе его фотографию?..

Никита достает из сигарной коробки кипу фотографий. Мелькают русские лица, русские пейзажи. Кто-то катается на коньках по замерзшему пруду. Женщины на пляже. Школьники в противогазах. Самолет стоит на поле. Под крылом самолета мальчик, две женщины и мужчина с банджо в руках.

– Вот… смотри… Его звали Вильям Терентий Смитт, кличка – Вильям Шекспир. Он американец… Убил я его на Урале, пятьдесят пять лет назад… В деревне Пескарики…

– Пятьдесят пять лет назад тебе было…

– Одиннадцать…

– А что делал американец Вильям на Урале?

– Слышал о красных американцах?

– Это какие-нибудь марксисты?

– Они приехали после войны в СССР, помогать Сталину строить коммунизм…

– Фраза хорошая: «Сталин жмет руку Вильяму Шекспиру».

– Американцы поняли очень быстро, что они строят в СССР. Многих из них арестовали, сослали в Сибирь, расстреляли…

– А ты убил Вильяма…

– Не перебивай… Я убил… и… в то же время… – Он замолчал.