не спеша на кухню. По дороге я сглатывал слюну. Коридор был довольно длинным – как тут не поддаться искушению? Не выдержав, рискуя уронить поднос, я принялся отламывать кусок за куском от остывшей семги.

Я запихивал куски в рот, чередуя это варварство с салатом и запивая вином прямо из горлышка. Спустя минут пять участок мозга, отвечающий за насыщение, с удовлетворением подал сигнал о благополучном завершении процесса. Алкоголь быстро достиг головного мозга, по всему телу разлилась истома. Я ощутил прямо-таки языческую благодарность к матери- природе – за плоды ее щедрые!

Оставив поднос на кухонном столе, убрав пустую тарелку в мойку, я почувствовал, вернее, услышал, как в моей голове пропел-проговорил Евгений Гришковец: «…и настроение мое улучшилось». А ведь и вправду улучшилось! Еще как улучшилось! Я просто парил-летал над землей.

И тут какой-то странный, незнакомый звук нарушил вселенскую гармонию. Звук донесся из мастерской, которую я покинул несколько минут назад.

Что?

Я не верил собственным ушам. Храп, мужской зверский храп раздавался за стеной! Но кто там? Кроме молодой женщины, там никого нет и быть не может!

Неужели в то время, пока я поедал семгу, в квартире объявился какой-нибудь приятель Кэт? И что же это за приятель – в дымину пьяный, должно быть?

На цыпочках, чтобы не спугнуть добычу, я шаг за шагом двинулся к мастерской.

С каждым шагом храп как бы прибавлял в громкости. Словно кто-то крутил верньер. И вот я стою на пороге собственной мастерской. В руке моей – чугунный утюжок, обычно он стоит на библиотечной полке в коридоре.

Нет, эту «картину маслом», хоть она и находится в моей мастерской, создал не я. И духовной ее не назовешь при всем желании.

Свернувшись калачиком, Кэт дрыхнет на диване. Голова ее утонула в мягком дерматиновом подлокотнике. Храпит она во всю Ивановскую – видимо, переваривая солнечную энергию итальянского производства.

На журнальном столике я вижу пустую, на кошачий манер вылизанную тарелку, где совсем недавно красовался оранжевый стейк семги в окружении салатных листьев и хоровода «вишенок». Пальцы дамы до сих пор сжимают пустой винный бокал.

«А сколько было задумано!.. – Я усмехнулся. – И походы в оперу, и вольное чтение русской классики, и обсуждение моих картин… И, конечно, чистка и исправление моей кармы! Солнцеедка, солнцеедка, что же мне с тобой делать?»

Я достал из комода одеяло и накрыл молодую женщину. Чтобы энергия не улетучилась.

Зато теперь я знаю страшный секрет всех солнцеедов! Главное, чтобы не было свидетелей, когда ты в три горла жрешь обыкновенную человеческую пищу!

отель paradise

Вторые сутки, изнывая от духоты и жажды, Павел вынужденно сидел в баре на нижней палубе парома «Глория», изображая молодого прожигателя жизни. За плечами окончание Кишинёвского института сельского хозяйства с красным дипломом, но вместо традиционного распределения по колхозам и совхозам Молдавии в его жизни творился полный хаос.

В 90-е – развал Советского Союза, а с ним и всего сельского хозяйства, приватизация сельхозугодий сделали его безработным специалистом.

C грустной улыбкой он вспомнил тему своего диплома: «Искусственное осеменение тёлочек, двух и трёхлеток». Да, спят и видят его тёлочки двух и трёхлетки, когда он приедет и покажет всем мастер-класс по искусственному осеменению. Собственно чего он так раскудахтался, сейчас у всех проблемы!

Его одноклассники в поисках лучшей жизни разъехались кто куда: в Германию, Россию, Турцию. Кто пошёл в полицию, кто в бандиты, а кто, засучив рукава, ринулся на стройки капитализма. Уже сегодня вечером его мучения должны закончиться, и он, вместе с двумя земляками, нелегальным путём попадёт в Турцию – рай для бедных мигрантов из Гагаузии, решивших подзаработать заграницей.

Его мать договорилась с богатым турком, в семье которого она второй год работала одновременно няней, уборщицей и поваром, чтобы он ей помог с устройством её сына на работу. Прикормленный таможенник поставил печать в его загранпаспорте, и Павел оказался в стамбульском порту Хайдарпаша, но без денег. Все деньги ушли на оплату автобуса «Кишинёв – Одесса» и парома «Одесса – Стамбул». Сегодня в восемь вечера должна решиться его судьба и Паша получит наконец-то долгожданную работу. Какую – одному Богу известно. Мать сама ничего толком не знала, надеясь на доброе отношение к ней со стороны хозяев. Дескать, плохую не предложат. Однако нужно было поспешить, ему ещё предстояло проделать довольно большой путь пешком, прежде чем он попадёт в назначенное место.

– Паш, давай возьмём такси, – обратились к нему земляки.

– Рад бы, да денег нет даже на еду.

– Ерунда, найдем мы эти несколько долларов, у меня заначка есть.

Земляк порылся в секретном карманчике и выудил оттуда десять долларов. Они показали таксисту листочек бумаги, на котором по-английски неумело печатными буквами было выведено название улицы. Это был один из самых роскошных районов Стамбула. Цепочка элитных коттеджей, утопавших в зелени, уступами спускалась к набережной, во всполохах рекламных огней, названий дорогих ресторанов, отелей и ночных клубов.

На открытой веранде ресторана, за столиком он узнал свою мать и эффектно одетого мужчину лет пятидесяти, явно европейца, судя по светлому цвету кожи и волосам, не характерным для турков, как правило, смуглых брюнетов. Мать что-то затараторила ему на ухо, указывая на Павла.

– Сельскохозяйственный институт в Кишинёве! Ветеринарный факультет! Красный диплом!

– Очень интересно! А собак и кошек он стриг когда-нибудь?.. Только овец? Ну ничего, ничего, научится, это в принципе одно и то же! А что с земляками?.. На стройку! Отлично!

Павел поймал на себе странный взгляд европейца – так смотрит девушка на своего возлюбленного. Он вспомнил Олесю, размолвку накануне его отъезда, не поздравила с днём рождения, не пришла проводить на остановку автобуса. Что с ней случилось? Что послужило причиной их расставания? Может быть, нашла другого? Лучше? Этот вопрос не давал ему покоя.

Что он говорит, этот европеец? Как его?.. Кажется Патрон? Странное имя или кличка. Ах, вот что, он хочет показать его будущее рабочее место. Втроём они двинулись вдоль переливающейся огнями набережной и минут через пятнадцать остановились возле шикарной 2-х этажной гостиницы, на которой было написано Zoo Hotel «Paradise» (гостиница для животных). Она отдалённо напоминала итальянское палаццо с внутренним двориком для выгула питомцев. Из окон второго этажа неслась разноголосица, робкое повизгивание, злобное рычание и бестолковый лай. В фойе за стойкой ресепшн стояла молодая женщина истеричного вида и бранила двух молодых турецких парней. И было за что!

Один неумело тащил за ошейник упирающуюся четырьмя