Но у меня маленькие ноги, и, когда я наконец разыскала маленькую лавку мясника, в витрине которой висели петухи, вокруг стало темно, и все двери закрылись перед самым моим носом. Я стёрла ступни в кровь и износила башмаки, волосы от пота прилипли к коже, будто я весь день проспала на отцовской печи. Я окинула взглядом узкую улицу, полную лавок с одеждой, которую не могла себе позволить, и пекарен, где из труб выходил дымок завтрашнего хлеба. Вдали громоздился дворец; высокие холмы, поросшие лесом, скрыли от меня луну. Я понимала, что никто не откроет двери одетой в козьи шкуры беспризорнице, поэтому, потратив на всхлипы меньше времени, чем можно было бы предположить, устроилась возле кирпичной стены мясницкой лавки, в ожидании, когда вернётся старое красное солнце.

Уснуть по-настоящему я не смогла, но беспокойные сновидения бегали по моим векам, оставляя миниатюрные отпечатки ног и лап. Вскоре после того, как луна охнула и ценой немалых усилий наконец показалась над верхушками деревьев, сквозь полузакрытые веки я увидела, что от дворца ко мне движется фигура: совершенно белый мужчина, как молоко, сыр или мел, и почти раздетый, с обнаженными мускулистыми ногами, пересекавшим грудь ремнём от шипастой остроги, только и всего. Волосы у него были длинные и прямые, а в руках он держал женщину, застывшую и мёртвую. Её прекрасное тело не шевелилось, словно замёрзло, и хрустальные змеи обвивали её руки, а кожа была прозрачной, точно витрина в лавке с домашней птицей. Я никогда не видела ничего столь блестящего и красивого, как эти двое. Мне показалось, что, проходя мимо, мужчина посмотрел на меня: но я не уверена. Он отбрасывал мимолётный отблеск на стены переулка, и тени сердито шипели на камнях.

Я не могла удержаться – была любопытна как мышь, которая знать не знает о том, что кто-то где-то придумал штуковину под названием «мышеловка». Я последовала за парой, крадучись. Шла за ними всю ночь, пока они плыли над землёй, словно лунный свет, который так редко проникал сквозь завесу банановых листьев. И весь день, в котором они продолжали сиять, как если бы их кожа притягивала свет, и ничего кроме. Я шла сквозь влажные и бледные цветы деревьев какао и кофейные заросли, где перемешались белый, зелёный и красный цвета. Следовала за ними сквозь заросли баобабов с корнями, похожими на слоновьи хоботы, даже мимо собственного дома.

Надо сказать, я любила своего отца, насколько могла, и не думала, что он захочет пропустить такую вещь, раз она оказалась у нашего порога. Поэтому я побежала к печке и разбудила его.

– Отец! – крикнула я. – За дверью Звёзды топчут банановые листья. Идём посмотрим!

Мой папаша Феми заворочался на своих кирпичах.

– Ну что ты такая нудная, Месиньяни? Зачем мне вообще нужна дочь? Сама посмотри, если хочешь, а меня оставь в покое!

– Отец, я не вру! Давай ты выглянешь за дверь, хотя бы одним глазком, и, если там не будет бледной фигуры, удаляющейся быстрым шагом, можешь лежать на печи дни и ночи. Я ни слова тебе не скажу!

Отец заворчал и принялся медленно раскачиваться, готовясь встать. Он с трудом поднялся; подойдя к двери, прислонился к косяку… И действительно, тонкая щиколотка цвета сливок мелькнула и пропала за пальмовой рощицей. Лицо моего отца исказила судорога, вроде тех, что мучают акробатов. Точно в бреду он вышел из дома и двинулся следом за неземными существами. Я знала: он не такой толстокожий, чтобы не отозваться на божественный свет, упавший на наш клочок земли! Мы вдвоём, тихонько и молчаливо, шли за парой всю ночь и весь день.

Однако поспевать за Звёздами было нелегко. Человек, который целыми днями спит, не очень готов к забегам сквозь высокий кустарник.

– Я хочу пить! – ныл мой папаша Феми. – Зачем мне вообще нужна дочь? Принеси воды!

– Здесь нет чистой воды, отец. Потерпи! Может, на пути нам встретится ручей.

– Но вот, погляди, дождь наполнил следы леопарда! – сказал он, указав на широкие и глубокие отпечатки лап.

– Это опасно, отец. Вспомни, что говорила твоя жена, моя мать: «Не пей из следов, оставленных зверьми, иначе сам обзаведёшься такими же лапами!»

Прошло много времени, джунгли поредели, а грязь под ногами превратилась в гальку, но мы по-прежнему видели впереди обожжённую листву и пар там, где прошли они. Мой папаша Феми опять закричал:

– Я хочу пить! Принеси мне воды, девчонка! Зачем мне вообще нужна дочь?

– Здесь негде взять чистой воды, отец. Потерпи! Может, мы выйдем к озеру.

– Погляди, дождь наполнил следы тигра! – сказал он, указывая на ещё более широкие и глубокие отпечатки лап.

– Вспомни, что говорила твоя жена, моя мать: «Выпьешь из копытца – и беда твоим корявым пальцам!»

– Твоя мать бросила нас и стала шлюхой Раджи, – огрызнулся отец. – Она ест сахарные пироги да ягнячий жир и каждую ночь спит в шёлковой постели.

Его лицо было красным, словно обваренным. Слёзы подступили к моим глазам.

– Она не хотела этого! Пришли поставщики наложниц, и ты не заставил их уйти кулаками, дубиной или кирпичами; спал на печи и не пожелал шевельнуться. «На что мне дочь? Сама её вернёшь, если она тебе сильно нужна», – ты так сказал!

После этого мы шли за Звёздами в угрюмом молчании. Высоко на кустах поблёскивали красные ягоды, я тоже изнывала от жажды, но следовала завету матери. Наконец отец взвыл, протяжно и скорбно.

– Я так хочу пить, что у меня глотка слиплась! – простонал он. – Вон вода в следах вепря. Разреши мне выпить, жестокая Месиньяни!

Я повернулась к нему и положила ладони на худые бёдра. Моё лицо раскраснелось и покрылось жгучим потом, руки чесались от укусов насекомых, а ноги, стёртые в кровь, болели. Мы теряли след Звёзд, пока отец медлил.

– Ну хорошо! – крикнула я. – Пей из копыта сколько хочешь, только замолчи наконец и делай как я говорю!

Папаша Феми радостно зачерпнул медной воды из глубоких отпечатков свиных копыт.

– Возможно, когда мы догоним Звёзд, они дадут мне новую печь с гладкими кирпичами, от которых на спине не остаётся следов, – фыркнув, проговорил он.

Я скрестила руки на груди, ожидая, пока он напьётся.

Отец глотал дождевую воду, и грязь текла по его подбородку. Не успели капли достичь рыхлой земли, как подбородок папаши Феми стал значительно волосатее и шире, чем раньше. Грязная вода вспенилась между двух пожелтевших клыков. Густые волосы превратились в завиток на лбу, глаза стали маленькими и круглыми. Отец корчился и увеличивался в размерах, пока не превратился в громадного, здоровенного вепря. Когда по лесу прокатился его визг, я, сама того не желая, расхохоталась: он выхлебал столько воды, но всё равно не напился.

– И вот он со мной, старое чудище, и у него нет никакой печки! – со смехом сказала укротительница свиней и легонько хлопнула вепря по заду. Он застонал, зафырчал и будто произнёс: