Она хотела быть со мной везде, и в небе тоже. Я сам учил ее летать. Это был ее подарок мне — в мой день рождения. Именно в этот день она так хотела, так мечтала наконец полететь одна. Маленький двухместный самолетик, простой — ручка, педали, рычаг газа и всего пять приборов — что еще надо, чтобы летать, если не как птица, то почти как я? Она была уверена в себе, и я был уверен тоже. И разрешил… Ро взлетела, а через двадцать минут я увидел на мокром асфальте — ее лицо…

Она приблизилась к скалам чуть ближе, чем надо. Немного, всего на каких-то сто — сто пятьдесят метров, но этого оказалось достаточно, чтобы машину подхватило восходящим потоком, тряхнуло, резко потянуло вверх. Скорее всего, Ро просто растерялась. Я стоял, смотрел на это и ничего не мог сделать. Всего несколько сот метров между нами…

Я видел, как нос самолета задрался, как он потерял скорость, свалился на крыло, вошел в штопор, сделал всего полвитка и упал прямо на шоссе. Господи, как ужасно долго это длилось — целую жизнь, которую она так и не смогла прожить…

Я вижу все это до сих пор, как сейчас. И кого мне еще винить, кроме себя? И скажите, почему, ну почему до сих пор, через столько лет, мне кажется, что она вернется? И я вскочу на крыло и увижу в кабине ее сияющее лицо, ее счастливые глаза, ее охваченные наушниками светлые волосы.

— Привет, Счастливчик! Ну как, ты доволен? Я вернулась!

Я не пил месяц — проверял себя. Ни одного грамма, совсем. Я поверил, что в самом деле смогу. И тогда я полетел к ней, к Наташе. В ее Канаду.

Все было чужим, странным и совершенно незнакомым, но я всю дорогу мечтал о ней, о том, как сожму в своих ладонях ее лицо.

Когда это произошло, она даже не удивилась.

— Почему? — выдохнул я. — Почему ты…

— Я знала. Я ждала тебя все это время, — она улыбалась своей странной улыбкой. Она улыбалась мне.

— Почему ты так уехала? Как ты могла уехать — так?

— Я и не могла. Просто это был единственный выход.

— Объясни, я хочу понять. Понять до конца. Тебя, себя, все…

— Настал такой момент… Понимаешь, когда щенячий восторг начинает превращаться в сучью привязанность. Если бы я осталась, ты бы уже не смог оторвать меня от себя. Никакими силами. А решения все-таки должен принимать мужчина. Ну и шоковая терапия, конечно, совсем немного. Я не ошиблась?

— Ах ты! Ты — Наташа, Наташа, Наташа…

Я прижимаю ее к себе изо всех сил, так крепко, как только могу, чтобы — не потерять, не потерять, не потерять…

Я просто возьму бутылку и вылью в себя то, что там еще осталось. Ибо от слабости и ненависти так устаешь, что уже нет сил даже на них самих. Остается единственное спасение — забыть. И Наташу, и Ро, а прежде всего — себя. Потому что только тогда наконец открывается дверь, она входит, и я все-таки слышу: «Привет, Счастливчик! Ну как, ты доволен? Я вернулась!»

И лицо ее, как на этой самой фотографии, да.

Как жаль, что на самом деле ничего этого так и не случилось.

Не было. Не было, и все. Почти ничего.

Почти ничего.

Почти…

Повелитель ос

Бинго мы завели совершенно случайно. Собак почти всегда заводят случайно. Потому что, как только начинают думать об этом заранее, сразу находится множество причин этого не делать, а еще потому, что ответственность обременительна. Другое дело, когда вдруг попавшийся на глаза грязный, голодный, несчастный щенок…

Тут-то она и произнесла:

— Один мой знакомый говорит, что собаку надо брать не тогда, когда хочется, а когда не можешь этого не сделать. Невозможно оставить его здесь. Значит, придется взять.

Еще через минуту от щенка остались только кончик черного кожаного носа и одно ухо. Остальное оказалось укутанным в ее пушистый вязаный шарф.

— Ко мне нельзя, — сказала она, — придется к нам.

Это означало — ко мне.

— Назовем его Бэмби. Ты не против?

— Не знаю… По-моему, лучше Бинго. И вообще, может, это девочка?

— Это мальчик. Ладно, пусть будет Бинго.

В общем, она меня перехитрила. Как всегда.

Собственно, нас как «нас» и не было. Был я — не слишком успешный, но вполне самодостаточный. Все-таки какой-никакой, но свой дом, сад, правда совершенно дикий и