— Ладно, ладно! — остановил ее Плакса.

Он принялся расспрашивать Зорана сам и вытянул понемногу всё: как тот был наемником, цирковым силачом, вышибалой в кабаках. Сын трактирщика чувствовал, что дело похоже на правду. Этот громила с черной бородой, которого где-то откопала неугомонная Илла, выглядел внушительно. Плакса окинул взглядом его широкую грудь, подметил, как под тканью Зорановой рубашки вычерчиваются мышцы. «А об эту голову, пожалуй, можно кувалду сломать», — завершил свои наблюдения Плакса и сказал:

— Значит, Зоран Неустрашимый? Хм… А что если Зоран — Хромой Мясник?

Зоран покладисто кивнул:

— Ну, пускай Мясник.

— И вот что, папаша, я тебе скажу… — уверенно продолжал Плакса.

Стин понял, что это его шанс. Он давно мечтал, что подвернется дело, которое выведет его из Богадельни и станет ступенькой на пути к настоящему богатству. Конечно, если дело и подвернется, не всякий сумеет за него взяться. Но Плакса бы сумел. Теперь у него был этот седоволосый силач, который клянется, что встанет на ноги, если его заживо засыплют камнями, навалят над ним курган в человеческий рост!

На другой день Стин дал беспризорникам горсть мелочи и велел, чтобы вся Богадельня знала:

— Зоран по кличке Хромой Мясник! Зоран — чудовище, великан, свирепый бык! Он покажет смертельный трюк: его засыплют камнями, а он встанет и стряхнет их с себя, как песчинки!

Берест эти дни был неспокоен. Богадельню вдруг облетела весть, что Зоран — чудище и великан. Кличку Хромой Мясник повторяли все мальчишки. Зоран больше не ходил на поденную работу в город, а жил в трактире Плаксиного отца, где каждый день толпились любопытные.

Берест тревожился. Ему думалось: я моложе, я здоров, а Зоран только недавно жаловался на старую рану… Берест спросил его:

— Послушай, я не могу тебя подменить? Я тоже вроде как человек не слабый…

Зоран похлопал его по плечу:

— Ты хороший парень, но тут нужен опыт. Я делал этот трюк уже трижды.

Ирица чувствовала, что на душе у Береста смутно. Поздним вечером он оставил своих в каморке у Иллы, а сам ушел в руины один. Ирица легко нашла его — она и в катакомбах сохранила способность ощущать особое тепло знакомого следа.

Среди руин то и дело попадались заросшие бурьяном, заваленные мусором пустыри. Там жители Богадельни по летнему времени часто жгли костры. У одного из таких кострищ Ирица и увидела Береста. Он в задумчивости сидел на поросшем мхом камне. Ирица неслышно встала за его спиной, тронула за плечо.

— Берест, — позвала она.

Тот вздрогнул и обернулся. Бересту было так одиноко, что появление Ирицы обрадовало его. Ирица посмотрела ему в глаза.

Берест невесело улыбнулся.

— Скажи, диво лесное: ты скучаешь по своему лесу? Бросила ты ради меня свое беличье королевство… чтобы посуду мыть в кабаке, пьяные шутки слушать. Жалеешь теперь?

— Ты о чем?..

Ирица прислонила его голову к своему плечу, и провела по его волосам рукой, как гладят, утешая, ребенка.

Берест послушно приник к ней лбом.

— Почему не жалеешь, Ирица? Другая бы рассердилась… Я смотрю, безответная ты какая. Не упрекнешь меня ни в чем… Безмолвная лесовица.

Ирица молча гладила его волосы.

— Неспокойно мне, — пожаловался Берест. — Все только и говорят, как Зорана заживо заложат камнями. Зоран — добрый человек, а его — Хромым Мясником, чудищем… Я эту кашу заварил, но я не хотел им с Иллой жизнь ломать! Хассем — что? Он друга хочет выручить, он и прав… Только я не должен был допускать, чтобы Зоран за все платил.

— Каждый за себя решал, — напомнила Ирица. — Не ты один за всех. Берест, Зоран больше видел на свете, чем ты?

— Пожалуй что, — тихо ответил тот.

— Значит, он умнее тебя?

— Угу… — подтвердил Берест.

— Тогда не бойся…

Хассем совсем замкнулся. И за работой, и за едой, и даже ночью его грызла одна и та же мысль.

«Энкино мой друг, не их! Они его и знать не знают. Это мне было поручено свыше его освободить. Я сказал об этом Бересту, я втянул и его, и всех… Я сам и должен был заработать или украсть деньги… А оказалось, что только один я из всех ничего и не могу. Зорана засыплют камнями. Илла нашла Плаксу, который соберет много зрителей. Берест ничего не придумал, но с него все началось, и если бы не Зоран, он сумел бы устроить Энкино побег… Один я ни на что не способен… Даже Энкино, хоть его за бесполезного на кухне держат, на моем месте сделал бы что-нибудь. Переводил бы с других языков, писал бы письма неграмотным — и заработал бы хоть немного… А я… На самом-то деле пользы от меня, как от пустого места. Что я есть, что нет. Все, что я могу, — это помои выносить. Думал: потом научусь, буду как все, еще будет от меня толк. А нужно не потом, нужно сейчас…

Вдруг Зорана завалят камнями, и он задохнется, что я тогда с собой сделаю? Если так — то лучше бы мне оставаться всю жизнь на каменоломнях. Не надо мне было воли… Я не для воли — и воля не для меня».

Богадельня жила будущим представлением. То и дело кто-нибудь забегал в трактир Плаксиного отца в надежде поглядеть на знаменитого силача Зорана. Трактирщик потирал руки, заведение ломилось от посетителей. Илла вертелась тут же и охала, качала головой и строила любопытным возмущенные рожи:

— Опять целую толпу принесло — на Зорана глазеть!

Ее саму провожали глазами и перемигивались.

— Это девка, с которой живет Хромой Мясник!

От разговоров о представлении гудел воздух. Куда ни пойди, можно было услышать:

— Над ним навалят целый курган из камней! Смотрите, эти круглые валуны Стин велел выворотить из стены!

«Что же мы натворили? — думала Илла. — Все как пьяные из-за этого представления, крик стоит кругом, сопляки из „ничейных“ детей трезвонят даже по городу!».

Сперва Иллесия верила, что это будет просто «цирк». Мало ли она на своем веку перевидала цирков! Она хлопала в ладоши факирам из Этерана, которые не горят в огне, веселым южанам — шпагоглотателям и канатоходцам, местным акробатам, метателям ножей, людям-без-костей и силачам. Илла замирала от страха, когда факир шествовал по тлеющим углям, но это же был цирк! Зоран сказал: его уже трижды засыпали камнями, из которых любого хватило бы, чтобы раздавить грудь обычному человеку. Разве не кончится тем, что он встанет, сбросив их с себя, как песчинки, и вся толпа будет орать и хлопать в ладоши?

Но чем ближе был день представления, тем яснее Иллесия понимала: «Что же мы натворили! Я же думала, это просто цирк! А вдруг Зоран не справится?..»

Илла думала о Зоране. «Он добрый. О таком только мечтать!». Она снова задавалась вопросом: любит ли она Зорана? Вспоминая Ирицу и Береста, понимала: нет, любят не так. Хоть Илла и смеялась над подружкой: мол, глаз не сводишь со своего парня, избалуешь его, — но в душе ей самой хотелось влюбиться, чтобы совсем потерять стыд и тоже бегать за своим… Но теперь Зоран и вправду не шел у нее из головы.