— И правда, ты! — Хассем бросился к другу. — Ничего себе, встретились!

Берест остался сидеть на полене. Ему казалось, что молодой раб нездоров. В том, как он стоит, опустив руки, слегка сутулясь, было что-то надломленное.

— Бери свой чан, идем сюда, — Хассем потянул Энкино в угол двора, где стояли козлы.

— Вот, значит, где ты… — оглядывая приятеля с ног до головы, продолжал Хассем.

Он вспомнил надменного господина, который пригрозил купить Энкино. Несколько дней они с Хассемом ждали, выполнит ли он свою угрозу. А потом поверенный господина со своим собственным надсмотрщиком пришел за Энкино на кухню, и Хассему врезалась в память грустная улыбка раба-книжника, который только покачал головой.

Они не виделись два года. Хассем не сводил глаз со своего бывшего учителя. У Энкино было грязное лицо и грязные руки. Лохмотья, давно не знавшие смены. Беспокойный и в то же время угасший взгляд. Похоже, и здесь он делал всякую подсобную работу.

— Ты?.. Ты, Хассем?.. — проговорил Энкино, узнавая и не узнавая повзрослевшего за два года подростка, которому он когда-то пересказывал философов. — Что с тобой было?

Вдруг он заметил Береста и, растерявшись, даже попятился от чужого.

— А меня… тоже купили. Вот, он купил, — Хассем кивнул на Береста. — Но он ко мне хорошо относится, как к своему. У него сначала мастерская была, а потом мы разорились и теперь нанимаемся оба…

Берест приоткрыл рот, но только хмыкнул.

— При нем можно все говорить, — заверил Энкино Хассем.

— Некогда мне, надо идти… — вдруг отчужденно сказал Энкино.

— Энкино! Да ты что? — рассердился Хассем. — Ты сейчас уйдешь, и когда мы потом увидимся? Подожди хоть немного, ну… — он не договорил, не зная, как удержать друга. И вдруг тихо спросил. — Очень плохо, да?

Энкино не ответил и опустил голову. Хассем молча смотрел на него и никак не мог понять, что же изменилось. Он забыл, что вырос. Раньше Энкино сам казался ему взрослее. Разница между ним, мальчишкой, и юношей Энкино с густым пушком пробивающихся усов над губой была ощутимее, чем теперь, когда у Хассема у самого появился черный пушок. И Энкино казался ему почти ровесником, поэтому с какой-то особой, незнакомой ему прежде остротой, Хассем ощущал его беззащитность.

— Хассем, — отрешенно произнес Энкино. — Ты взрослый… Твой хозяин, наверное, вправду хороший человек: ты смотришь почти как свободный. Мне некогда долго говорить: меня накажут… — и тихо пробормотал что-то на своем родном или, может быть, мертвом, непонятном Хассему языке.

— Только не уходи!

Хассем испугался непонятных слов друга и умоляюще схватил Энкино за рукав. Тот не пытался вырваться, его рука казалась неживой.

Берест услышал, что говорят о нем, и подошел. Энкино перевел на Береста измученный взгляд и вдруг упал перед ним на колени. В первый миг Бересту показалось, что у раба подкосились ноги от слабости.

— Господин, купи меня! Я вижу, что ты сам беден… Я тебе отработаю. Я вовсе не бесполезный раб, они все зря говорят! Меня заставляют делать то, на что я не годен. Я бы мог заработать… Я знаю три живых языка, господин, и два мертвых. Я бы мог переводить, писать на базаре прошения и письма для неграмотных. Господин, я бы нашел себе работу, я бы вернул тебе деньги очень быстро. Ты мог бы перепродать меня вельможе и выгадать на этом. Кто понимает, дал бы тебе хорошую цену за образованного раба! Господин, купи меня, я отработаю тебе все…

Энкино закрыл лицо руками. Берест догадался загородить его собой, чтобы не увидел никто со стороны. Он был ошеломлен этой внезапной развязкой.

— Да ведь я… — вырвалось у Береста, и он вовремя осекся. «Да ведь я сам беглый раб!» — готов был воскликнуть он.

Хассем обхватил Энкино за плечи:

— Увидят! Вставай!..

— С колен… не так просто… встать, — весь дрожа, невнятно сказал Энкино.

Берест, заслоняя обоих, настороженно оглянулся.

— Энкино, мой господин тебя купит, я его уговорю. Он купит, я знаю, ты только потерпи… — Хассем вспомнил, что уже не мальчишка, и силой заставил его подняться.

Но тут Берест опять встревоженно обернулся, а от кухни долетел пронзительный окрик кухарки:

— Где этот помешанный? Где его вечно носит?

Хассем сунул в руки Энкино чан:

— Иди скорей, а то влетит! Мой хозяин тебя купит, я его знаю, — повторил он еще раз. — Ты верь, ты потерпи еще немного. Я тоже ждал…

Хассем чуть не проговорился, что ждал спасения от Береста на каменоломнях, но Энкино не слушал: он торопливо пошел на кухню, где кухарка уже бранилась вовсю.

Дождь становился сильнее. На улицах темнело. Берест и Хассем быстро шагали в сторону Богадельни по узким трущобным улочкам, по которым разносился то лай собак, то брань из ближайших окон. Ежась под холодным ветром, Берест говорил:

— Ну, ты дал, Хассем! Выходит, я твой господин — и должен купить этого парня? За какие такие барыши? Что ты наболтал-то ему?!

— А что надо было сказать? — Хассем опустил голову и глядя в землю. — Что мы оба беглые?

— Я не про то, — отмахнулся Берест. — А про обещание твое! Это, брат, не по нашей мошне. А ты сказал: держись, терпи, выкупим…

— Не надо, Берест. Этого ничего говорить не надо, — Хассем поднял на друга блестящие черные глаза. — Я знаю, что буду делать. Тебе оставаться не нужно, ты поезжай с Ирицей на юг без меня. Все правильно. Творец послал тебя, чтобы вытащить меня с каменоломен. А теперь он хочет, чтобы я поступил, как ты: помог Энкино. Ты — мне, а я — ему. Это через нас Творец освобождает людей. Мы пришли в чужой двор пилить дрова. Мы не искали Энкино нарочно. Это знак свыше.

Илла достала из угла потрепанный веник, зажгла фитилек в плошке и принялась бороться с паутиной. Пауков она боялась, но старалась громко не взвизгивать. Зоран полюбовался на нее немного, провожая глазами, и задремал. Он выздоравливал.

Когда с паутиной было покончено, Илла, поджав ноги, села возле Зорана. Он уже крепко спал.

Илла, подперев кулаком подбородок, думала: «И какого рожна мне еще надо? Считай, опять мне в жизни повезло, как с работой, как с жильем. Вон тетки все обзавидовались: даром что хромой и не молодой уже, а не пьет, не дерется, не ругается. И даже не сволочь, — тихо посмеялась давней шутке Зорана Илла и внимательно пригляделась к нему. — Да и не старый он вовсе, если так посмотреть…»

Илла вздохнула. Ей хотелось понять, нравится ли ей Зоран хоть немножко? Девушка рассеянно погладила длинного Зоранова кота, который вытянулся в струнку на одеяле. Илла была молодой, бойкой, смелой, ей хотелось влюбиться так, чтобы сжималось сердце. Иногда ей чудилось, что у Зорана красивое лицо. У него мужественный широкий лоб (Илла с грустной улыбкой отвела ему со лба густую седую прядь), суровые брови и черная, без седины, борода. Люди с первого взгляда побаиваются его. Зоран похож на косматого сторожевого пса, псом уж он точно был бы очень красивым и мощным.