Паша, он всегда был честным. Старше меня почти вдвое, перед войной он уже имел жену и троих детей. Их фотографию он всегда носил у себя в нагрудном кармане. Я видела ее много раз – красивая женщина в голубом платье с младенцем на руках сидит на стуле, на полу с медвежонком перед ней девочка лет трех, а рядом на деревянной лошадке мальчик в матроске лет пяти. Он стоит с ней рядом в мундире, с саблей, его рука у нее на плече. Там он так не похож на того, кого знаю я. Фотография сделана незадолго до начала войны, там счастливое семейство, которое даже не представляет, что их ждет впереди. Длинные письма, написанные аккуратным мелким почерком, приходят два раза в месяц. Она там, в Ленинграде. За них он сражается каждый день. А за кого сражаюсь я? Не знаю.

Я фронтовая жена, меня это устраивает, я и не надеюсь пережить войну. Если его греют мысли о мире, любовь и тоска по семье дают сил проживать каждый день, то мной движет только ненависть. Я хочу убить всех немцев, а что потом – неважно.

Я помню прорыв блокады Ленинграда, долгую подготовку к нему. К зиме 44-го я убила еще 60 немцев. Итого 109. Спустя какое-то время после прорыва мы двинулись на Берлин. 

Я плохо помню тот год, хотя, казалось бы, прошло всего пять лет. Получаю задание, иду на точку, жду своего врага, убиваю его. И так 109 раз. После прорыва что-то поменялось – появилась надежда на победу. Но не для меня.

Все-таки Надя, Надежда, ее звали Надежда Гринь. Вспомнила. Я прожила с ней в Ленинграде в конце 42-го три месяца на набережной реки Фонтанки, в доме с вывеской «Ателье» на первом этаже. Того дома больше нет, его тоже нет, все забрала война.

25.12.1949

Я стараюсь писать каждый день, чтоб все вспомнить. Я хочу жить дальше.

Вчера было не до дневника, вечером было знакомство местных с доктором. Наше поселение небольшое, человек 100. Пять бараков с перегородками внутри. Мужчины валят лес. Женщины пытаются как-то наладить быт – летом ходят в лес за ягодами.

Молодого доктора зовут Карл Ицкович Берштейн, нет смысла спрашивать, почему он здесь, по имени все ясно. Да и местные жители не из разговорчивых, это братство изгнанных наслушалось историй. Куда важнее тяготы насущной жизни, здесь каждый день выживание.

История про то, как он отрезал ногу два дня назад, быстро разошлась среди местных. Все хотели посмотреть на молодого и такого бесстрашного.

Сегодня напишу, как я научилась стрелять.

Мой отец был заядлым охотником. Он не собирался учить меня охотиться. Но я с десяти лет ходила за ни следом в лес и наблюдала. Отец заметил мой интерес и понял, что он не пройдет. И тогда он научил меня держать ружье. Стрелять и разделывать дичь. Я не боялась крови. Это удивляло и пугало моего отца. Но потом я видела его гордый взгляд, когда в четырнадцать лет могла выследить и убить зайца. А еще попасть в рябчика или освежевать куропатку.

Я была меткая и с тонким слухом, а еще твердая рука крепко держала ружье. Отец научил меня тонкостям охоты. Повадки птиц и зверей я знала лучше, чем таблицу умножения. О чем очень печалилась мама, но не перечила отцу.

Я пролежала в канаве не помню сколько времени. День сменил ночь, стало тихо. Я пошла к домам в надежде, что еще кто-то выжил. Как в тумане я ходила между тлеющих пепелищ, боясь кричать и звать людей; я молча обошла деревню три раза. Я боялась подойти к церкви, от которой осталась лишь груда обгорелых стропилин. Мне было страшно увидеть человеческие останки. Я не заметила, как он появился. Блуждая в своем горе, я совершенно забыла про безопасность.

Он наблюдал за мной с ухмылкой. Положил автомат, снял рюкзак и направился ко мне.

Слишком поздно я стала от него убегать. Я споткнулась в той же канаве, что спасла меня ранее, и упала. Он упал на меня сверху и стал что-то нашептывать мне на ухо, при этом одной рукой задирал мою юбку, а другой расстегивал свои штаны. Осознав его намерения, я начала яростно сопротивляться. Руками отталкиваясь от земли и пытаясь скинуть его с себя, я даже в какой-то момент смогла выскочить из-под него. Но в тот же самый миг он схватил меня за край юбки, и она предательски порвалась.

Ногой я ударила его по лицу, когда падала, и продолжила лягаться, уже лежа на спине, попадая ногами ему в живот. Я не собиралась сдаваться, но он был сильнее. С размаху он ударил меня по лицу, и я потеряла сознание. Мои руки и ноги обмякли, и я как будто со стороны начала наблюдать, как он замер на миг, а потом, порвав платье, положил голову между моих грудей. Он мял и кусал мою грудь, что-то говорил на незнакомом языке, а я никак не могла пошевелиться. Потом его руки окончательно порвали мою юбку. Отстранившись от меня, он снял свои штаны и, окинув взором мое голое беззащитное тело, радостно присвистнул.

Сознание вернулось, когда он проник в меня. Его колени уперлись в мои бедра, с силой раздвинув их. Я стала колотить его руками по спине, а он ритмично двигался, проникая все глубже. Я кусалась и била его руками, пока он не ударил меня по лицу. В этот раз сознание меня не покинуло, но от боли потемнело в глазах, и я, обессиленная, упала, раскинув руки. Я хваталась руками за траву и с усилием сжимала ее, пока он терзал мое тело. Закончив, он упал на меня в экстазе. В этот самый момент я нащупала камень правой рукой и сжала его.

Он поднял голову, немного отстранился и улыбнулся мне, как будто не было ничего. И в этот самый момент я ударила его по виску камнем изо всех сил, на которые было способно мое раненое тело. Он пошатнулся и упал на меня. С криком скинув его, я продолжила наносить удары по его лицу, превращая его в кровавое месиво.

Я била и била, а когда остановилась, от его улыбки не осталось и следа. Я убила его. Своего первого немца я убила в пятнадцать лет.

Не могу больше сегодня писать, попробую завтра. До сих пор не могу стереть из памяти его улыбку.

26.12.1949

На войне тебя могут убить каждую минуту. Это меняет сознание людей. Они перестают бояться жить. Какой смысл планировать завтра, если ты видишь смерть на каждом шагу? Женщины на фронте имеют право выбирать. Бывали случаи, когда одна медсестра жила с тремя мужчинами, какая ревность, они годами не видели своих жен. А тут хоть какое-то утешение. Обнять женское тело, вкусить его жар, прикоснуться к тайне жизни – это хотя бы на какое-то время забыть про ужасы войны.

Я выбрала Пашу, он был самый лучший. Сильный, умный, красивый, он всем своим видом внушал уважение и любовь. Солдаты шли на верную смерть с его именем на устах, получив задание. И он никогда их не подводил, был рядом в трудную минуту.

На войне все ужасно, но я там любила единственный раз в жизни. И те минуты, которые я начинаю вспоминать, пожалуй, лучшее, что было в моей жизни.

Мои мысли путаются, последствия контузии дают о себе знать.

Следующее, что я помню, – сижу полуголая, следы запеченной крови с грязью, не понимаю, кто я и где. Рядом лежит тело, не знаю, мертв ли он. Ночь, туман, холодно. Холод пробирает до костей. Хоть уже конец апреля, но ночи холодные.