Не помню, чтобы мы с Адамом сказали друг другу хотя бы еще слово – пока не вернулись домой. Он вставил ключ в скважину входной двери и процедил:

– Ты пьяна. Отправляйся наверх и проспись.

Ну да, не без этого, я выпила на один-два бокала больше, чем следовало. Но я не сказала ничего такого, чего не хотела говорить. В трезвом состоянии я, вероятно, применила бы немного иной подход. Но уж как вышло, так вышло. Я не раскаивалась. Меня задевало лишь то, что меня снова выставили злодейкой, а она осталась вся в белом.

Адам снова заговорил со мной лишь через три дня (если не считать его «извини» при наших случайных встречах на пороге ванной). И когда лед наконец треснул, это ознаменовалось не какой-нибудь серьезной задушевной беседой, в которой мы отчаянно нуждались. Он просто осведомился:

– Какие у тебя планы насчет обеда?

– Мне все равно. Хочешь, что-нибудь закажем?

– Давай. Индийское или китайское?

В общем, теперь мы, по крайней мере, снова разговаривали друг с другом. Я не собиралась перед ним извиняться, а он, судя по всему, не был готов извиниться передо мной. Так что мы вернулись к тому же, с чего все началось.

За едой мы обменивались банальными любезностями, но в этом ощущалась какая-то неловкость, словно мы познакомились в Сети и вот решили устроить свидание вслепую. Он не отрывал глаз от своего куриного чоу-мейн – видимо, опасаясь встретиться со мной взглядом.

– Как там Джейсон справляется с работой? – спросила я. Меня больше интересовало, как дела у Ребекки, этой их новой сотрудницы, но я чувствовала, что это слишком рискованная тема, и предпочла остановиться на безопасном варианте.

– Да нормально, – ответил он. – Похоже, он в последнее время немного прибавил, так что поглядим. А как дела у Райана?

– К счастью, получше. Он хороший парень. Думаю, у него серьезный потенциал, просто он еще молодой и сам толком этого не понимает. И очень жаль, потому что, боюсь, наши могут избавиться от него прежде, чем он покажет, на что способен.

Мы оба замолчали. И это молчание затягивалось: похоже, мы оба придумывали, что бы такое сказать.

– Ну, а с мамой что будет? – спросил он наконец.

Вопрос застал меня врасплох. Я как-то не ожидала, что он зайдет на эту территорию, и почувствовала, как у меня, несмотря на все мои усилия, чтобы сдержаться, от удивления раскрылся рот.

– Ясно же – что-то должно измениться, – продолжал он. – Я больше не в состоянии терпеть то, что между вами происходит. У тебя явно с ней какие-то проблемы. Или с самой собой? Может, она просто заставляет тебя проявлять себя с худшей стороны?

Я тяжело вздохнула.

– Ты же не станешь отрицать – что-то происходит, – не унимался он. – Ты словно вся напрягаешься, когда она рядом. Или даже просто когда о ней заходит речь. Я как по минному полю хожу, когда у нас в разговоре всплывает ее имя. Из-за тебя я прямо чувствую себя виноватым, когда хочу с ней увидеться или даже всего-навсего с ней поговорить.

– Ты не видишь, какая она, – слабым голосом пробормотала я.

– Но она всегда с тобой идеально вежлива, я никогда ничего другого не видел и не слышал. С чего бы ей вести себя иначе? Она считает, что ты потрясающая. Она всегда так считала.

– Ты просто не понимаешь.

Он оттолкнул от себя тарелку и сложил руки на груди:

– Ну так объясни мне. Она же всегда о тебе заботится, разве не так? Старается, чтобы ты ощутила себя частью нашей семьи.

Я негромко рассмеялась. Нет, я не хотела, чтобы это прозвучало саркастически, так уж получилось.

Он застонал:

– Ну вот ты опять, видишь? В чем, собственно, дело?

Я не знала, как объяснить это себе самой, не говоря уж о том, чтобы растолковать ему так, чтобы не выглядеть при этом мелочной.

– Ладно, сейчас я тебе приведу пример. – Я стала копаться в памяти, ища что-нибудь полегче, но с ходу ничего такого не нашла. – М-м…

Он вежливо молчал, пока я размышляла. Но я все равно уже чувствовала себя обманщицей.

– Хорошо. Как насчет этого воскресенья, за обедом в рыбном ресторане?

– Господи, да как я могу это забыть? Ты нас очень подвела. Закатила скандал у всех на виду.

Я поглубже вдохнула. Выдохнула. Мне нужно было сохранять хладнокровие. Мне нужно было объяснить свое поведение красноречиво и при этом сжато, иначе придется распрощаться со всякой надеждой, что он поймет, почему я себя так повела.

– Она отпустила неприятное замечание насчет моего веса, как только вошла. – Я сама мысленно поморщилась, когда это произносила. Так могла бы сказать школьница.

– Ради всего святого, Эм. Ты серьезно? Разве этого не делает большинство матерей? Неужели мы с тобой обсуждаем события такого масштаба?

Я улыбнулась, вспомнив, как моя собственная мама ругала меня за то, что я прошу добавки, а сама предлагала мне взять еще, если я не просила. Но тут я одернула себя. Памми не моя мать.

– На твоем дне рождения она всех выстроила для семейного фото и попросила меня его сделать.

Мне очень хотелось сказать ему, что она, по-моему, симулировала свой знаменитый обморок, но я подумала: если окажется, что я не права, он больше не будет со мной разговаривать. А я никак не могла доказать свою правоту.

Он непонимающе уставился на меня:

– И что?

– Ну, меня-то на этом снимке не было.

– Это же просто фотка. – Он недоверчиво посмотрел на меня. – Там столько всего происходило, полно народу… Наверняка кого-то еще из родни не пригласили позировать, но ведь в любом случае не нарочно.

– Но она сама попросила меня сделать эту фотографию, – упорно твердила я, хотя чувствовала, что потерпела поражение.

– Ты же выше этого, правда? – спросил он. – Даже если у мамы есть какие-то маленькие причуды, а они есть, я это знаю, уж поверь, – у тебя же хватит великодушия смотреть на них снисходительно, разве не так? Чтобы мы могли спокойно жить дальше. Чтобы ты не устраивала трагедию из всего, что она скажет или сделает. Я не шучу, Эм, ты так обо всем этом говоришь, словно она объявила тебе вендетту. Господи помилуй, ей же за шестьдесят. Что она, по-твоему, собирается сделать? Побежать за тобой и забить до смерти своим зонтиком?

Мне волей-неволей пришлось рассмеяться. Он был прав, все эти жалобы выставляли меня незрелой и неуверенной в себе, а я же не такая. Я – человек, который способен постоять за себя в любой ситуации, храбро сражаться в своих собственных битвах, давать сдачи. Разве не так?

– Ну так как же – обещаешь, что дашь ей шанс? – спросил он. – Ради меня?

Я подняла на него глаза и кивнула.

И негромко сказала: