Онегин вытащил сигарету, долго зачем-то разминал ее. Потом прикурил от старой бензиновой зажигалки, уставился куда-то вдаль, сделав пару затяжек, выкинул сигарету в урну. Немного помолчал, а потом продолжил:

— В общем, обошлось. Сам не пойму, то ли это подстава, то ли они за версту человека прощупывать умеют — не знаю. «Максимку» отправили домой первым рейсом — уж больно папа у него полезный для страны человек оказался. На уровне МИДа вопрос решили. Нашим бобрам кипиш тоже ни к чему. Перехрюкали на высшем уровне и закрыли дело. Мне велели не болтать лишнего и готовиться в армию. Наверно, в Афганистан пошлют, а там если не «духи», так свои тихо приморят. Вот такие дела, брат.

— Конго, дружище, и зачем тебе это надо было? — с сожалением спрашивал друга Арсений.

— У тебя есть мечта? — спросил в ответ Онегин. — Даже не говори и не ври сам себе, что она есть, — упредил он. — Ты можешь смеяться, но у меня она была — «Фендер». Но это не главное. Главное то, что я к ней шел. А вот куда идешь ты — об этом сам думай. Нет у тебя мечты настоящей. Я вижу. И еще. В воскресенье приглашаю на торжество по случаю отбытия на срочную службу.

…В тот день Арсению показалось, что он повзрослел. Впервые тяжелая рука тоталитарного бытия просвистела над головой его друга, напомнив о своем всеобъемлющем незримом присутствии.

На скромных проводах в Вешняках Арсений выгреб все свои деньги — около шестидесяти рублей — запихал другу в карман и долго успокаивал его на балконе. Говорил, что таких, как он, не убивают даже в аду, что рано или поздно он ощутит в своих руках гриф «Фендера». Врал. И сам верил в свою возведенную в ранг веры благую ложь.

Конго тоже делал вид, что верил. С грустными, как у теленка, наполненными слезой глазами уверял, что все будет не так. Как — не сказал. Чуть позже он дал Арсению под дых, потом несильно добавил пару раз по морде. Арсений к тому времени уже не помнил, за что, но чувствовал, что за дело. Скорей всего, ляпнул что-то лишнее. Он упал. Вставать не хотелось. Так и остался спать на балконе до утра на клетчатом тюфячке, подложив под голову рыбацкие сапоги.

Утром, как ни в чем не бывало, друзья попили кофе на маленькой кухне. Конго попросил Арсения сходить к заведующему виварием и уговорить отпустить на волю Машеньку, которую он, вопреки правилам, заблаговременно пустил во время течки в клетку Коки. По его расчетам собака должна быть на сносях, а по негласным законам всех вивариев мира беременным животным даруют свободу.

До Афганистана Конго не доехал километров двадцать. В первом письме он написал, что расположился в Кушке — самой южной точке Советского Союза, посетовал на «дедов», которым то одно постирай, то стой, как дурак, по стойке «смирно» ночь напролет, о других армейских напастях поведал. В письме, которое Арсений получил через год, Онегин кратко сообщил, что за роман с женой командира части, самоволку и пьянство на их даче, где он был застукан и чуть не застрелен рогоносцем в состоянии аффекта, дали год дисбата. И это еще хорошо. Еще через год пришло письмо, в котором сообщалось, что Конго уже на Дальнем Востоке, служба подходит к концу и он планирует тут ненадолго остаться в какой-то корейской общине, дабы отдохнуть душой от мирской суеты и заодно обучиться редкому боевому искусству. Потом о нем некоторое время ничего не было известно. До того самого дня, пока давние друзья вновь не встретились на Даниловском рынке.

Новый год Арсений встречал в одиночестве, хотя предложений было много. Приглашала сестра, звал доктор Шкатуло, туманно намекали на встречу позвонившие давние подруги, но видеть никого не хотелось. Тридцать первого декабря он заехал в гости к родителям, вручил им подарки, недолго вместе посидели за праздничным столом, попили чаю с вареньем из крыжовника, поговорили о том о сем. Пожелали друг другу стандартного, никогда не сбывающегося нового счастья в новом году, после чего Арсений уехал к себе, чтобы встретить зимний праздник, развалившись на диване с чашечкой горячего шоколада на лобке, в компании телевизора и маленькой пластмассовой елки на нем. Хотелось спокойствия и одиночества. Он позвонил в Варшаву, поздравил своих бывших тестя с тещей и сына, который после католического Рождества уже неделю гостил у них, позвонил Конго, Марксу с Энгельсом, Джулии, всем пожелал добра и радости. Огорчило только то, что Энгельса дома не было, ни жена, ни брат не знали, где он. С тех пор как он уже месяц трудился в пригороде, на вилле какого-то цыганского барона, Энгельс вообще вел себя подозрительно. Часто оставался ночевать на работе, забрал машину, которая на равных правах принадлежала также и Марксу, мотивируя это тем, что до работы добираться далеко, часто глупо хихикал, сверкал расширенными зрачками, а порой вел себя неадекватно. Арсений с Марксом не сразу в запарке заподозрили неладное. Как выяснилось чуть позже, на цыганском объекте Энгельс подсел сначала на легкие, а потом на тяжелые наркотики.

После того как Арсений поздравил всех близких и нужных людей, он отключил домашний и только что купленный мобильный телефоны (хотя смысла в этом не было: номер пока не знал никто), напек себе блинов, открыл банку красной икры и мультивитаминный джус, достал из холодильника бутылку серебряной текилы, свинтил пробку. Понюхал, закрутил пробку, поставил бутылку на место… Пить не хотелось. Расположился в кресле у телевизора, послушал речь президента и приступил к трапезе под "Голубой огонек" на канале НТВ. Через полтора часа Арсений начал зевать, перебрался на диван, где быстро забылся до утра в разноцветных тревожных фильмах-снах из расплывчатых воспоминаний и черно-белых грядущих скетчей.

Первого января он проснулся ближе к полудню. Сунул первый попавшийся диск в магнитолу, включил пылесос и принялся прибирать свое холостяцкое жилище — мало ли кто на праздники в гости пожалует! Добавил громкости. "Мадемуазель шанте ле блюу…" — теперь уже заглушая пылесос, разливался из колонок голос худосочной француженки. "Соседи, наверно, проклинают, — подумал Арсений. —

Ну и пусть, вставайте, а то новое счастье проспите!" Наведя порядок, Арсений принял душ, переоделся в чистое и зашел на кухню. На столе заманчиво лежала пачка сигарет. Курить или не курить? Ведь собирался бросить в новом году. Эх, наверно, на старый новый год или в следующем. Арсений заварил себе кофе, закурил и включил телефон, который немедленно затрезвонил. Звонила Вероника:

— Ну, что, спишь еще, пьяница?

— Уже нет, можешь удивляться, но не выпил ни грамма.

— Отлично. Тогда приезжай. Мы тут все на даче, дядя Гена баню затопил, скоро, может, гости какие подъедут. Будешь?

— Буду, делать все равно нечего. Запиши мой мобильный.

— О как! Поздравляю. Ждем. Да, и еще: антибиотиков захвати каких-нибудь, Самец простудился.

Арсений продиктовал сестре номер своего телефона и наговорил на автоответчик новый текст: "Здравствуйте, после длинного гудка говорите что хотите, потому что автоответчик до седьмого января я слушать не буду. Всех с наступившими праздниками, спасибо". Потом потеплее оделся, сложил в полиэтиленовый пакет подарки для родни и пошел на стоянку к своей машине.