Я знаю, что в подобной ситуации его нужно сметать, поворачивать в сторону. Как если бы стоял злой человек, брызгал желчью, а вы ему – хорошенький пинок (метафорический, конечно), разворот в другую сторону. И вот он уже видит другую картину и забыл про источник ненависти. Вместо пинка могут быть мягкие объятия, вместо оплеухи – жалоба, женский скулеж, напрашивание на сострадание. Семейная жизнь – это танцы на лестнице компромиссов. Ступенька вверх, вниз, вправо, влево. Если вы любите своего избранника, то научитесь выделывать замысловатые па на неровной местности, и они будут доставлять вам удовольствие.

Скажи я Андрею прямо, что в автомобильных пробках и прочих ситуациях, вызывающих у него иррациональный гнев, я пинаю его, танцую на лестнице, разворачиваю в словесном танце, он оскорбился бы: «Я не дрессированный кролик!» На самом деле Андрей невольно ждет от меня именно этого спасения и облегчения от собственных отрицательных эмоций.

– Знаешь, какой вопрос мужчины не любят более всего? – забрасываю я удочку.

Андрею кажется, что крючок голый, а на самом деле там хитрая наживка.

– Где деньги?

– Нет, – качаю головой.

– Ты получил премию?

– Опять мимо.

– Сколько ты пропил с дружками в ресторане?

– Почему, – удивляюсь я, – тебя клинит, как выражается наш сын, на финансах? У нас что, других проблем нет?

– Ага! Ты меня любишь?

– Чаще всего, особенно когда ты спишь и не храпишь. Погоди, погоди! – Я выпрямилась на сиденье и повернулась к мужу. – Ты хочешь сказать, что мужчины, ты в том числе, не любят, когда женщины, я в том числе, спрашивают, любишь ли ты меня?

– Попробуй перевести этот вопрос на английский, – захихикал Андрей, довольный своей маленькой местью. – А какой вопрос-то?

– Сдаешься?

– Ладно, сдаюсь.

Это был комплексный обед, он же один из первых девичников, в ресторане гостиницы «Минск». Нам было слегка за тридцать – тот возраст, в которой, была бы фантастическая возможность, хотелось бы вернуться. Дети уже подросли, ты вышла на работу, обладаешь женским опытом, который еще не сказался на внешности, рожать более не собираешься, а силы в себе чувствуешь громадные. Женщины от тридцати до климакса – это и есть настоящие женщины, у которых уже позади девичьи комплексы, эмоциональные потрясения влюбленностей, замужество, рождение детей и первичное сумасшествие материнства, а немощная старость еще за горизонтом. Впрочем, то же самое можно сказать и о мужчинах. Но для них все-таки бо́льшую роль играет карьера, честолюбивые гонки в забеге за жизненным успехом. Кроме того, многие из них еще не перебесились.

На девичник я опоздала, хотела вообще не приходить, не портить подругам настроение своим мрачным видом, но потом решила: пойду, может, развеюсь.

– Хвораешь? – спросили меня девочки, которые уже покончили с супом и ждали второе.

– Нет, но есть не хочу, буду только компот.

– Вся наша жизнь компот, – дурашливо, на мотив какой-то оперной арии пропела Катя. – Колись, Алена! Твои дети взорвали кабинет химии или тебя гложет простое женское желание придушить мужа?

Я скривилась и усмехнулась:

– Придушить будет слишком гуманно.

– Если тебе не хочется его кастрировать, – предположила Катя, – значит, речи нет о любовнице?

– Никакой любовнице это чучело не нужно. Кроме меня, дуры. Он заявился домой в пять утра! Уходя с работы, позвонил, спросил, что купить. Я сказала: хлеб и молоко. И все! Пропал. Я провела безумную ночь в обнимку с телефоном. Поймала себя на том, что грызу ногти, с детства такого не было, вот посмотрите, – показала на свои изуродованные ногти, – только вчера маникюр делала. Когда я объелась лаком для ногтей, принялась выть в подушку. Я сходила с ума, я не могла отогнать от себя жуткие картины: как его переехала машина, он истекает кровью, замерзает на снегу. Или на него напали бандиты с ножами…

– И опять-таки он истекает кровью на снегу, – продолжила Ирина.

– Или провалился в открытый канализационный люк, – подхватила Элька, – утонул в мутном зловонном потоке, который несет его тело в сточную канаву.

– Или попал под поезд в метро, – подала голос Настя.

– Или с крыши упала огромная сосулька точно ему в темечко, – внесла свою лепту Катя.

Сочувственно-насмешливая готовность, с которой подруги нарисовали жуткие картины, походила на приглашение: «Добро пожаловать в клуб!»

– Рассказывай дальше, – попросила Настя. – Заявляется Андрей в пять утра…

Я переводила взор с одной подруги на другую – все были подозрительно благодушны. Хотя обычно даже малая малость нервной тревоги вызывала дружный ответный порыв – лечить, спасать, рассуждать, плакать за компанию. А тут они вразвалочку: «И что дальше?» Как будто я не полумертвая или не полуживая после вчерашнего. Как будто я не «столб». Они меня называли: «Алена – ты столб нашей компании».

– Портфель держит в вытянутой руке, из портфеля капает. И говорит: «Дай три рубля с таксистом расплатиться». В такси он «нечаянно» сел на портфель, молочные пакеты лопнули, хлеб расквасился. То, что при этом пострадали служебные бумаги, мне кажется, Андрея волновало больше, чем мои страдания. Девочки, вы понимаете, что я пережила? – спросила я с подозрением.

Подозрения никто не уловил.

– Хотя Андрей, конечно, извинялся? – уточнила Эля.

– Настолько пылко, насколько похмельный мужик может каяться в пять утра, – ответила за меня Ира.

– Кажется, вам смешно? – обиделась я.

– Это смех сквозь слезы, – заверила Настя. – Где Андрей был-то?

– По его версии, – вредно вставила Катя.

– У друга Димки. Заехал на минутку передать какую-то деталь к радиоприемнику. Они выпили по рюмке, потом жена Димки накрыла ужин, и покатилось.

– Телефон у Димки, конечно, не работал, – заметила Элька.

– Работал, – возразила я. – Но ведь Андрею все время казалось, что он сейчас уйдет.

– Ага, – сказала Ира, – еще по одной, и разбежались. До боли знакомая ситуация.

– Толик однажды пропал на двое суток, – заговорила Катя (Толиком звали ее тогдашнего мужа, журналиста). – Он поехал провожать коллегу на вокзал и за каким-то чертом сел в поезд. Звонит – через два дня! – и сообщает, что находится в Смоленске, тут такой материал! Сенсация, бомба! Я не могла одна мучиться, подключила его маму и сестер. Нас уже по голосу узнавали во всех московских моргах и больницах. Ой, вспомнила! Толик рассказывал, на соседнем крейсере был аналогичный случай. В другой редакции, в журнале «Советская милиция», там все журналисты со званиями, как обычные милиционеры, то есть считается, что несут службу и их могут поднять по тревоге. Умер Брежнев – тревога, всем быть на рабочих местах, главный редактор должен отчитаться о боевой готовности коллектива. А одного корреспондента нет. Звонят ему домой, жена говорит: он ведь в командировке. Ни в какую командировку его не отправляли, закатился к любовнице. Во время утех, понятное дело, телевизор не включали, а когда утомились и включили – там мертвый Брежнев. Корреспондент пулей помчался в редакцию. Главный редактор молнии и громы мечет: «Ты где был?» А парень в струнку вытянулся и рапортует: «Скорбел!»