Но едва я подбежала ближе, как он обернулся и спросил с отчётливой злостью в голосе:

– Ты зачем приехала, Мира?

– Я… – проскулила жалобно.

– Вот только не надо сейчас заливать про отпуск или про желание повидать тётю! Зачем ты приехала на самом деле?

Я глубоко и прерывисто вздохнула, глядя на его искажённое яростью лицо, и ответила, честно ответила, мне больше нельзя было недоговаривать:

– К тебе.

Потому что когда мужчина, с которым ты в долгих и стабильных отношениях, опускается перед тобой на колено, надевает на палец кольцо, заключает тебя в радостные объятия, а ты, только что сама сказав да, дрожишь всем телом как ненормальная, ведь в этот момент, самый желанный в жизни почти каждой женщины момент, думаешь о совершенно другом человеке, том, в чьих янтарных глазах запёкся солнечный свет, – это страшно.

– Чтобы…

– Чтобы что? – рявкнул Илья. – Чтобы добить? Это такие предсвадебные развлечения у вас, богатых? Рейд по местам былой славы? Отпущение грехов перед тем, как погрузиться в благоденствие и роскошь?

– Пожалуйста, не кричи, – взмолилась я.

Так слова бьют больнее. Очень жестокие и несправедливые слова.

– Боишься, что твой женишок услышит? – скривился Илья. – Да не переживай, наплетёшь ему что-нибудь, лапшу на уши ты вешаешь очень талантливо! Порыдаешь, если потребуется, это ты тоже хорошо умеешь. А если что пойдёт не так, позовёшь папку, он тебя прикроет. Ведь так богатенькие избалованные девочки делают, да? Если какая херня случится, сразу звонят папе?

– Это так ты обо мне думаешь? – в ужасе прошептала я, округлив глаза и чувствуя, как в груди клокочет обида.

– Я не думаю, Мира, я знаю. Мне однажды выпал шанс проверить, но я, дурак, так и не научился на своих ошибках. Снова повёлся, а ты как была эгоисткой, так и осталась. Болячки проходят, шрамы заживают, а гниль в душе – это навсегда. Лучше бы ты не приезжала. Лучше бы я тебя вообще никогда не знал.

– Ну и катись к чёрту! – в сердцах выпалила я, взорвалась, захлебнулась горечью и злостью.

– Дамы вперёд! – отозвался Илья, раскинув руки, а потом развернулся и зашагал прочь.

Я не знала, сколько ещё я простояла в темноте холодной августовской ночи. Не помнила, куда дела истерзанный пальцами контейнер. Но когда я вернулась в дом, я широко и беззаботно улыбнулась, а на немой вопрос Романа ответила, что просто мошка в глаз попала.

А мгла внутри так и не рассеялась.

В субботу я проснулась с гудящей головой, ломотой во всём теле и уверенностью, что надо оставить прошлое позади, вернуться в Москву, втянуться в привычный ритм и выйти замуж за Романа.

С физическим недомоганием удалось справиться достаточно быстро при помощи добротного контрастного душа и таблетки ибупрофена, запитой сладким чаем с лимоном, а вот мысли не покидали долго, казались правильными, единственными возможными, не вызывали ровным счётом никаких сомнений, пока… пока я не увидела стоящие на столе в гостиной ромашки, такие нежные и хрупкие, такие подчёркнуто простые и честные в этой своей стеклянной литровой банке, такие бередящие.

Но нет, всё, поздно. Я попробовала – не получилось, и больше не было никакого смысла даже думать об этом, поэтому я решительно унесла ромашки на кухню, зареклась туда сегодня заходить, пусть даже придётся умереть от голода, а на стол в гостиной поставила букет ранункулюсов: вот мои цветы, именно такие предпочитают богатые избалованные девочки.

Чёрт.

День был жарким, но приятно жарким, без предвестников грозы, та отгремела вчера, и после завтрака в саду мы с Романом сели в машину и отправились осматривать местные достопримечательности. Прошли по популярным экотропам, внимательно изучая информационные стенды и высматривая между деревьями оленей. Посетили реконструированную деревню эпохи викингов, где попробовали пострелять из арбалета. Заглянули в сувенирную лавку и набрали целый мешок самых страшных, а оттого смешных магнитиков с бобрами и кабанами – для московских друзей. И даже буквально в последнюю минуту успели запрыгнуть на прогулочный катер по заливу, чтобы вдоволь насладиться видами на песчаные горы и сосновые леса.

Мне нравилось делиться с Романом местом, которое так много для меня значило. Показывать, где можно нелегально свернуть с туристического маршрута, чтобы оказаться в живописной чащобе или в густом малиннике со сладкими спелыми ягодами, но если нас заметят, придётся быстро-быстро убегать от штрафа, и нет, просто заплатить – это недостаточно весело. Недостаточно весело…

Или как добраться до дикого, заросшего песколюбкой пляжа, где под напором свирепых ветров деревья отклонились от моря, пригнулись, а авандюна столь высока, что в её сени и тиши можно прятаться и целоваться до мозолей на губах. Но мы не будем этого делать, не стоит, тут кладбище других воспоминаний…

Или как искать янтарь среди выброшенных волнами водорослей, как отличить его от жёлтых кварцевых камушков, как радоваться случайной находке так, будто она драгоценнее сверкающего бриллианта на моём безымянном пальце…

– Ты светишься, крош, – сказал мне Роман.

Я не светилась. Я прощалась.

Я прощалась с Аркадией, моим местом силы.

Я прощалась с собой – девчонкой, которая однажды здесь себя обрела, потом на долгие годы потеряла, а недавно нашла вновь, взялась за протянутую руку, вышла из мрака, но споткнулась, упала и лишилась всего.

Я прощалась с Ильёй, который жалел, что я случилась в его жизни. А я мечтала, чтобы он ещё разок, хоть на секунду, случился в моей.

Но нет. Нет. Я скоро уеду и выйду замуж за Романа. Ведь нам хорошо вместе и… и уютно! А когда мы поженимся, будет ещё лучше – наверняка! И пусть сейчас дорога в город на арендованном хёндэ казалась непривычной для тела, которое требовало громыхающую «буханку», чтобы и гул мотора, и запах, и болтающийся на нитке бумажный журавлик; пусть такое обыденное дело, как покупка продуктов для тёти в супермаркете, напоминало прогулку по аллее стыда, а некогда равнодушные помидоры смотрели на меня с презрением; пусть каждый раз, когда сам Роман бросал на меня свои дурацкие влюблённые взгляды, я ничего не чувствовала, я не горела – это всё абсолютно ничего не значило. Просто место такое, особенное. Оно не всех принимает, но вот когда мы вернёмся в Москву…

Только чем глубже мы погружались в прекрасную солнечную субботу, тем яснее я понимала, что эта моя уверенность в нашем с Романом счастливом будущем больше похожа на попавшую в палец занозу, которая ноет и болит от каждого прикосновения, но которую ты почему-то боишься вытащить, боишься подцепить и расковырять. И думаешь, что сможешь прожить с ней всю жизнь, даже если однажды она превратится в нарыв.

На закате мы, принарядившись, приехали в соседний посёлок, чтобы поужинать в одном из рыбных ресторанчиков, но свободных мест – спасибо субботе – не оказалось нигде, и Роман, мечтавший вывести меня в свет, заметно расстроился, а я предложила вернуться домой, вооружиться кошками и столовыми ложками и в один присест съесть купленный днём арбуз. Но пока мы выруливали с переполненной парковки, я глянула куда-то вглубь, за дома, где в утопающем в цветах переулке притаилась невзрачная палатка с самой вкусной на свете ночной шаурмой, а вон там – пирс, куда нельзя, но если попросить, то можно, и вдруг отчётливо поняла, что дело не в месте, а во мне. Я не хотела выходить за Романа замуж.