— Ну, так не пойдет, — медленно произнес Селвик, раскачиваясь в кресле, изумрудные глаза стали похожи на кошачьи. — В конце концов, разве правильно оставлять человека в плену иллюзий?

Карие глаза Джеффа вспыхнули:

— Как же нам помочь ему вернуться к реальности?

— Ну… — Ричард вертел в руках бокал, наслаждаясь красивыми переливами бордовой жидкости в пламени свечи, — можно просмотреть его секретные записи… Но ведь мы их не раз читали, а страшно хочется новизны!

— Так, — задумчиво проговорил Джефф, подыгрывая другу, — можно оставить на подушке веселую записочку, но…

— Это мы тоже пробовали, — грустно закончил Селвик. — У Делароша есть что-нибудь новое и интересное?

Пинчингтон-Снайп обреченно покачал головой:

— Боюсь, ничего стоящего. Как насчет того, чтобы вызволить кого-нибудь из Бастилии? Мы давненько никого не спасали, Деларош точно обрадуется.

— Отличная идея! — Сильно качнувшись, кресло ударилось об стол, так что приборы подскочили. — Дружище, ты просто гений!

— Ты преувеличиваешь, — скромно потупился Джефф.

— Это всегда пожалуйста, — любезно сказал Селвик. — Кажется, молодой Фэлконстоун злоупотребляет французским гостеприимством. Мы ведь не хотим истощить запасы Бастилии!

— Черствый хлеб и ржавую воду?

— Не забывай о крысах в награду за хорошее поведение. Уверен, французы считают их деликатесом вроде лягушек и коровьих мозгов!

— Неудивительно, что у них случилась революция! — простонал Джефф. — Уверен, они все страдали от хронического несварения.

— Знаешь, а в этом что-то есть, — изрек Ричард, вставая. — Но написание трактата «Гастрономические причины Французской революции» придется отложить до лучших времен. Нас ждут занятия поинтереснее.

В маленьком кабинете министерства полиции у окна стоял человек, беззаботно заложив руки за спину. Зачесанные на лоб волосы придавали ему серьезный вид и делали похожим на римского сенатора, спокойного и уверенного в себе. Однако стоило ему заговорить, как голос зазвенел от гнева:

— Все зашло слишком далеко, Деларош. Бонапарт недоволен. Я недоволен! Этот человек не может позорить нас на всю Европу. — Министр полиции медленно обернулся и окинул своего подчиненного ледяным взглядом. — Что вы собираетесь предпринять?

— Убить наглеца.

Стремительное движение, и нож для бумаги с серебряной ручкой проткнул стопку промокательной бумаги на столе Делароша. Караульный испуганно втянул голову в плечи, но Фуше как ни в чем не бывало разглядывал раскачивающийся нож.

— Все это очень здорово, только ведь сначала нужно его поймать. Сколько лет прошло? Четыре, пять?

— До следующего года он не доживет! — Желтоватое лицо сыщика вспыхнуло, совсем как у испанского инквизитора. — Я составлю небольшой список подозреваемых, которых мои люди будут караулить день и ночь. Они даже помочиться не смогут без моего ведома. У верен, к концу месяца я его поймаю, — криво усмехнулся Деларош.

— Уж постарайтесь! — холодно проговорил Фуше. — Для покорения Англии необходима строжайшая секретность. Любая утечка информации может стать роковой. — Фуше надел элегантную черную шляпу. — Остается только надеяться, что газетчики еще не узнали о вашей последней неудаче. Предлагаю вам сдержать слово, иначе с жизнью попрощается не только Пурпурная Горечавка. Всего хорошего, Гастон!

Министр полиции вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Гастон Деларош подошел к столу и сел, аккуратно подняв полы сюртука. На стопке промокательной бумаги лежал небольшой кремового цвета конверт.

Таких конвертов с печатью Пурпурной Горечавки у него целый стол. Сыщик уже давно вычислил лондонского торговца канцелярскими товарами, который продавал подобные и от нехватки клиентов явно не страдал. Если бы список подозреваемых составлялся на основе потребителей таких конвертов, то в него бы входили принц Уэльский и мисс Мэри Уортли Монтэгю. В конверте лежал счет за проживание в карцере Бастилии: по одному шиллингу за черствый хлеб и тухлую воду, два шиллинга за крыс, три за развлечения в виде оскорблений и надругательств со стороны охраны и так далее, и тому подобное. Внизу маленький пурпурный цветочек вместо подписи. Имелась и оплата в виде небольшой кучки английских монет.

Черт побери! Счет выписан рукой Фэлконстоуна: Деларош знал почерки всех людей, чьи письма перехватывал. Сыщик представил, как Пурпурная Горечавка стоит в камере самой неприступной тюрьмы Парижа и диктует письмо. Надо же, какой наглец!

Тем приятнее будет его убивать.

Достав из письменного стола листок бумаги, Гастон опустил перо в чернильницу с такой силой, будто потыкал в сердце Пурпурной Горечавки. Скоро, совсем скоро он осуществит свою давнюю мечту. Уж слишком долго этот шпион играет с ним в прятки. Не стоит отрицать, играть Деларошу понравилось. Приятно, когда соперник достоин твоего внимания, не то что эти горе-сыщики, которых рассекречиваешь за пять минут, а еще через пять узнаешь все подробности задания. Ткнешь пару раз в бок, и они становятся откровеннее, чем на исповеди.

Окропив страницу кляксами, Деларош написал первое имя: сэр Перси Блейкни, баронет.

В том, что Пурпурная Горечавка — англичанин, сыщик не сомневался. Только у англичан такое извращенное чувство юмора. Кто, кроме англичанина, стал бы переодеваться в шкуру циркового медведя или оплачивать пребывание в Бастилии? Ах эти англичане! Почему они не понимают, что шпионаж вовсе не игра?

В бытность Очным Цветом сэр Перси частенько играл в подобные игры с французским правительством. Большую часть года он жил в Париже со своей женой, а сейчас семейной резиденцией стал особняк в Сен-Дени. Естественно, он находился под пристальным наблюдением, но разве можно полагаться на слежку, когда речь идет об Очном Цвете? Бонапарт считал сэра Перси безвредным, совсем как змею, у которой вырвали ядовитые клыки, и довольно забавным. Самому Гастону он казался очень подозрительным. Так же, как и лондонские газеты, сыщик не исключал возможности того, что сэр Перси сменил имя, а прежнего занятия не оставил.

Так, пора вернуться к списку. В отличие от английских журналистов кандидатуру Франта Браммела Гастон не рассматривал (после пренеприятной встречи в Лондоне Деларош решил, что Браммел слишком интересуется модой и собственной персоной, чтобы быть шпионом).

Итак, вторым стало имя Жоржа Марстона. Его частое появление в доках не ускользнуло от внимания Делароша, недавно назначенного заместителем министра полиции. Марстон заявил, что во Францию он вернулся по зову крови, хотя злые языки утверждали, что во французской армии просто больше платят. У Гастона было свое мнение: а что, если Марстон перешел на сторону противника, внедрился сначала в армейскую, а потом в политическую элиту, а сам все это время слал донесения в Лондон?

Во дворец Тюильри Жорж попал благодаря знакомству с зятем первого консула, Иоахимом Мюратом. Знакомство быстро переросло в дружбу, которая основывалась на совместном пьянстве и посещении борделей. Сам Деларош злачные места не посещал, хотя и слышал, что в них кого только не встретишь и какую только информацию не соберешь.