— Раненого внесли в одну из этих дверей.

— А потом вниз по лестнице, в комнаты прислуги? — подсказала кузина. — Боюсь, мы его потеряли. — По садовой дорожке девушки возвращались к западному крылу. Увидев статую Афродиты, Джейн замерла. — Но почему он лежал в танцевальном зале с… Что у него за ранение?

— Точно не могу сказать, но я видела окровавленную повязку на лбу. Похоже на глубокий порез, по крайней мере крови было предостаточно.

— Не знаю, — задумчиво проговорила Джейн, — а вдруг это просто рабочий, который разгружал ящики и поранился. Видишь, как все может быть просто?

— Тогда к чему столько таинственности? Зачем прятать его в пустующем зале, а потом поспешно переносить в другое место?

Поднявшийся ветер растрепал кудри, и девушка поспешно их поправила.

— Рабочему стало лучше, он встал и ушел.

— Ради Бога, Джейн! — поежилась от холода Амели. — А ты сама в это веришь?

Кузина нерешительно смотрела на Афродиту, будто ища поддержки.

— Нет, не верю, — тихо сказала она. — И сейчас покажу почему.

Вернувшись в танцевальный зал, Джейн остановилась как вкопанная.

— Ну, что такое? — не вытерпела мисс Балькур, предпочитавшая сначала говорить, а потом думать.

— Ты только посмотри! — Кузина показывала на стеклянную дверь.

— Грязь, ну и что?

— Вот именно! Слишком грязно, будто садовую землю специально размазывали по стеклу. Видишь, здесь и здесь? Слой слишком толстый и однородный, на пыль не похоже. Кажется, кто-то…

— …кто-то не хотел, чтобы сюда заглядывали? — возбужденно договорила Амели.

Она чуть не опалила кудри, и Джейн поспешно убрала канделябр.

— Вот именно, — кивнула мисс Вулистон. — Но зачем? Что может скрывать Эдуард?

Захлопнув дверь, Амели улыбнулась:

— Ну как ты не понимаешь? Это же очевидно! Он помогает Пурпурной Горечавке!

Со вздохом облегчения Ричард Селвик, он же Пурпурная Горечавка, въехал во двор своей скромной холостяцкой резиденции: всего пять комнат и десятеро слуг, не считая камердинера, кухарки и кучера.

— Как я рад, что вернулся! — заявил он худощавому молодому человеку в жилетке и рубашке с короткими рукавами.

— После опасного для жизни пребывания в сердце лондонского общества? — усмехнулся Джеффри Пинчингтон-Снайп, благодаря остроумию еще в Итоне снискавший расположение Ричарда и Майлса.

— Хватит издеваться! — обиженно проговорил Селвик и, сняв шляпу, пригладил волосы. — Я страшно рад, что выбрался оттуда живым!

Сердечно пожав другу руку, Ричард влетел в прихожую и начал рассеянно, куда попало скидывать шляпу, накидку, перчатки. Дворецкий Стайлз, воздев глаза к потолку, тенью следовал за хозяином, поднимая перчатки с пола, накидку со стула, а шляпу с дверной ручки.

— Это все, милорд? — спросил дворецкий оскорбленным тоном короля Лира.

— Попросите Кука что-нибудь мне принести. Я страшно голоден.

— Как прикажете, сэр, — еще сильнее оскорбился Стайлз и обреченно захромал на кухню.

— Он так здорово изображает больного старика! — прошептал Джеффу Ричард, когда они в радостном предвкушении приближающегося ужина вошли в столовую. — Если бы не знал, сколько ему лет, у меня бы сердце разорвалось от жалости.

Пинчингтон-Снайп бросился в кабинет и принес большую стопку писем.

— Ты не единственный, кого он провел. В прошлую субботу я дал ему выходной, думая, что он смоет седину, пройдется по тавернам, попьет пивка. А он, представляешь, уселся перед камином, накрылся шалью и стал жаловаться на ревматизм.

Друзья обменялись многозначительными взглядами.

— Ну, непросто найти хорошего дворецкого… — проговорил Ричард.

— Стайлз еще много лет будет радовать нас своим присутствием, — заверил Джефф.

— Надо же было принять к себе безработного актера! — простонал Селвик. — Хотя все могло быть и хуже, если бы он вообразил себя Юлием Цезарем и стал разгуливать в тоге.

— Представляешь, как органично бы он влился в Совет Пятисот[18]! — насмешливо воскликнул Пинчингтон-Снайп, намекая на законодательный орган, который в 1795 году создали революционеры, пытаясь скопировать классическую модель правительства. — Половина депутатов считали себя Брутами.

— Такие люди опасны, они прочитали слишком много классики. Так или иначе, нынешнее увлечение Стайлза меня вполне устраивает. Надеюсь, он еще не полностью потерял ощущение реальности.

— Похоже, ему действительно нравится быть восьмидесятилетним стариком. Каждую среду он играет в карты с дворецким Фуше, они жалуются друг другу на ревматизм и ругают хозяев, — наябедничал Джефф. — А еще он завел очень странное, но весьма полезное знакомство с горничной из Тюильри. Кажется, у них роман.

— Странное? — переспросил Ричард.

Ну где же ужин? Съестным пока не пахло…

Пододвинув стул, Джефф выложил письма на стол и пододвинул Селвику.

— Расположение дамы Стайлзу удалось завоевать, похвалив ее порошок для чистки серебра, а потом они стали делиться тайнами полировки мебели.

— Рад за них обоих, — проговорил Пурпурная Горечавка, просматривая письма, пришедшие за время его отсутствия.

Ничего необычного: отчеты о состоянии поместья, приглашения на балы, а также надушенное послание от сестры Бонапарта Полины, беспорядочной в связях особы. Мадемуазель твердо решила заманить Селвика в постель, и с каждой неудачной попыткой количество вылитого на письма парфюма увеличивалось. На сей раз приторный аромат чувствовался с самого дна стопки.

— Ну и как Лондон? — спросил Пинчингтон-Снайп, велев лакею принести кларет. — Кажется, тебе нужно выпить.

— Ты даже представить себе не можешь! — Ричард бросил письма и упал в кресло напротив Джеффа. — Мама таскала меня по светским приемам, и на каждом было не менее трехсот человек. А сколько концертов я прослушал! Удивительно, что не оглох. Еще немного и…

— Хватит, перестань! — покачал головой Пинчингтон-Снайп. — Отказываюсь верить, что все было так плохо.

— Правда? — изогнул бровь Селвик. — А про тебя спрашивала Мэри Олсуорси.

— И что? — с деланным спокойствием спросил Джефф.

— Я сказал, что ты спутался с французской горничной и вы ждете ребенка, третьего, и на этот раз девочку.

Джефф поперхнулся кларетом.