Получается в другой. Лицензию на мой отстрел Ступицын получил у Лукина гораздо раньше. Значит, раньше убийства Шилкова. И раньше того момента, как я поместил Рольфа в питомник УВД. Иначе его давно бы оттуда изъяли. И я бы узнал об этом только вечером того дня. Когда пришел бы кормить пса.

Варфоломеев говорил, что моей собачкой интересовался кто-то из ГУВД. С какой целью? Собака понравилась? Может быть. Она всем нравится. Но его никто не желал похитить до того момента, как меня едва не накрыли на «кукушке». Истинный интерес к Рольфу появился именно в это время. Тогда кто-то и решил добыть пса любой ценой. Даже ценой смерти Сергеича. Сволочи…

Но о каком отрезке времени я сейчас говорю?

Это временной отрезок от разговора с Вадимом, где он убеждал меня отдать собаку Виолетте, и до момента моего «задержания».

А что было между этими эпизодами? «Кукушка», предоставленная братом Пащенко, попытка меня на ней пристрелить, мой побег с Рольфом, ночлег у Вадима.

А что было после? Прощальная вечеринка в зимнем лесу, инициатором которой выступил Вадим, его странная манипуляция с билетами, и именно в Новосибирске меня едва не накрывает какая-то братва, ведомая лопоухим сержантом.

Вадим, Вадим, Вадим… Везде Пащенко.

Шилкова «валят» не по нужде великой. Шилкова конкретно «вешают» на меня.

Но если бы все эти гадости делал Вадим Пащенко, то Рольф был бы уже далеко-далеко, а я – глубоко-глубоко. Да я и без этих выкладок поверить не могу, что меня предает друг, полгода назад спасший от смерти!

Именно в промежуток между вселением меня в явочную квартиру РУБОП и убийством Шилкова и было получено то сволочное разрешение меня травить, как мелкого хулигана. Об истинной ценности Рольфа-Маркуса знали лишь Виолетта Штефаниц, Гурон, Вадим и я.

– Вот и все, Антон Струге, – прошептал я, стряхивая снег с носка своего ботинка. – Ты в полном тупике.

Что делать дальше? Несмотря на слепую уверенность в преданности Вадима, червь сомнения заполз мне под кожу. Опереться на того же Лукина? Бред! Опять сказать Саше: «Ты жди, сколько сможешь», – и исчезнуть вместе с псом? Вернуть собаку Штефаниц? И после всего остаться в полном идиотском положении, да еще и почти с доказанной «мокрухой» на шее? Предать Рольфа? Вот это существо, которое сидит рядом и не сводит с меня глаз?

А вот вам – именем Закона! Вот – именем Российской Федерации!! А вот – обжалование приговора!!!

Оставив в покое рукав своей дубленки, я смущенно посмотрел по сторонам. Слава богу, рядом никто не проходил.

Рольфа вы моего захотели?! Только СУДЬЯ мешал мне сейчас впасть в ярость. Ждете все моего решения? Так я объявляю его: ПРИГОВОР ОСТАВИТЬ В СИЛЕ.

Когда я впервые, почти девять лет назад, пришел работать в Центральный суд, многое мне казалось необычным с точки зрения человека «несудейского». Мой мудрый наставник, председатель суда Анастасия Макаровна Лощакова, прекрасно знала, что больше всего сейчас нужно молодому судье. Кем бы ты ни был до того, как тебя назначили судьей, – работником прокуратуры, следствия, юридической службы, ты никогда с ходу не обретешь всего того, чем должен обладать настоящий СУДЬЯ. Я даже когда подписываю документы, слово «судья» так и пишу – СУДЬЯ. Все буквы – заглавные. С этого начала мое невидимое для посторонних глаз воспитание Анастасия Макаровна.

– Тебя никто за это не осудит, – говорила она, – зато ты сам всегда будешь помнить, КТО ТЫ.

Именно она объяснила мне простую истину – невозможно стать СУДЬЕЙ идеальным. И выражение «без права на ошибку» в данном контексте утрачивает смысл. Ни в одном из законов других ведомств нет предусмотренного права на ошибку. И только в Законе о статусе судей такое право есть. «Судья не может быть привлечен к ответственности за выраженное им при осуществлении правосудия мнение и принятое решение». Если, конечно, приговором суда не будет установлена его виновность в преступном злоупотреблении.

– Запомни, Антон, – говорила мне она, – для служащих других ветвей власти это естественно, поэтому акцент не делается. Но могут за ошибку так по башке врезать, что звезды будут сыпаться, как бенгальские огни. Тебе дано право ошибиться и сделать неверный шаг. Просто не будь сволочью, сынок.

Как просто и как сложно… не быть сволочью. Слишком большая возможность для того, чтобы ей быть и не получить по башке.

ПРОСТО НЕ БУДЬ СВОЛОЧЬЮ.

В любом другом ведомстве за твою продажность разорвут, как порешат. А в суде для того, чтобы это сделать, нужно решение самого суда. А просто ли это сделать – доказать судье, что он – СВОЛОЧЬ? Я знаю, что непросто.

Я постоянно повторяю слово «сволочь», потому что, задыхаясь, поднимаю на седьмой этаж на руках больного Рольфа. Я постоянно твержу:

– Сволочь… Сволочь…

Потому что если бы не было этой санкции Председателя Облсуда Лукина, такого же судьи, как и я, то мне не нужно было бы скрываться от «правосудия» в лице Ступицына. Не было бы этого «мокряка», повешенного на меня. С Гуроном и этой соской из рода Штефаниц я разобрался бы сам, не выезжая из города. Мой пес бы сейчас не болел. Он лежал бы около горячей батареи, пил теплое молоко и набирался сил после этого «противоэнтеритного» укола в клинике. Привили собаку, суки… Сколько же ты получил, Лукин, за то, чтобы мой пес болел, а у меня не было ни средств, ни места для его лечения? Сколько тебе, сволочь, дали за то, чтобы я страдал? Сколько ты получил за кровь Шилкова?

В Новосибирске я разыскал своего старого друга – Алексея Холкина. Он, как и я, судья в одном из районных судов. Только его не постигли, как меня, перипетии преследования, смещения и перевода из разряда федеральных судей – в мировые. И вот сейчас, выслушав в сокращенном варианте с опущением элементов криминала мою историю, Леша тут же дал мне ключи от квартиры, сунул в карман несколько купюр и отправил к себе домой. Слава богу, жена и дети у него гостевали в другой области у родственников. Им только моего Рольфа со слюнявой мордой да всклокоченной шерстью не хватало.

Наконец-то… Седьмой этаж. Лифты работают, как и в Тернове – не работают. Мать их…

Моя дубленка была перепачкана фекалиями и липкой слюной пса. Недолго думая, я захлопнул ногой дверь, положил Рольфа у порога и бросился к телефону. Единственный, кто меня сейчас интересовал, был врач-ветеринар…

– Чума плотоядных. Она же – чумка. – «Лепила» поднялся от Рольфа и стянул медицинские перчатки. – Видите, из носа слизистые выделения и гнойные истечения. Положительно, чума.

От прозвучавшего диагноза и мерзкого треска резины у меня побежали по спине мурашки. Для меня это был ПРИГОВОР, а не диагноз. Сам ты чума, Пирогов хренов!

– Он жить будет? Жить, говорю, будет?! Нет?! – Я вперил взгляд в мужика в очках. Я едва сдерживал дрожь в руках. Под моими ногами лежал и умирал Рольф!