– У всех должно быть имя, – мягко говорит Вред. – Может, я помогу его подобрать.

Странник никак не показывает, что слышал его.

Вред склоняется над малышкой, отвлекая ее от столь ярко сверкающих звезд.

– Давай посмотрим, можем ли мы найти имя, которое тебе понравится. Дай мне знать, если тебе какое приглянется: Серан, Бэйлис, Леони… Есть идеи?

Широко раскрыв глаза, девочка проводит языком по кругу, от носа к подбородку и обратно.

Вред предлагает новые имена. Малышка выглядит равнодушной. Коза в конце концов засыпает.

Зеленые глаза блестят.

– А как насчет Веспер?

Странник бессильно роняет руки, обнажая беззащитное лицо, оцепеневшее от шока и неверия.

Малышка моргает, у нее по подбородку стекает слюна.

– Будем считать, что это «да», – зеленоглазый пожимает девочке руку, чем побуждает ее издать протяжный булькающий звук. – Приятно познакомиться, Веспер. Я Вред.

ВОСЕМЬ ЛЕТ НАЗАД

Полчище демонов волной захлестывает север по приказу Узурпатора. Их окружает река сущности, образованная из тех, кто оказался слишком огромным или неудачливым, чтобы найти себе вместилище, кто утратил целостность и слился с такими же проигравшими в единое бессознательное. Поток крови и поражения. Именуемый скверной, он течет у несущейся с рокотом по земле орды под ногами, когтями и иными, менее узнаваемыми конечностями. Когда скверна касается родных для мира растений и животных, в них вливается инфернальная сущность, что изменяет их, искажает, усугубляет их естественные свойства. Позади инфернальной орды остается пространство, по которому полукровки разносят скверну. Со временем самые стойкие мутации широко распространятся, чем надломят и без того проблемную экосистему.

Солнца ослепительно сияют над ордой, медленно разъедая мертвые оболочки и порождая пляски струй дыма там, где сущность проступает наружу. Издали все порождения ужаса сливаются в единую массу, их очертания размываются скверной, не поддаются определению, сводят с ума. Но со временем в орде проявляются закономерности. Меньшие кошмарные твари как бы начинают вращаться по орбите вокруг высших инферналей. И все они связаны с Узурпатором, все ищут гибельный клинок Гаммы, Злость.

Возглавляет орду Нелюдь. В отличие от остальных, она не заселила единственное вместилище, а вместо этого укрыла свою сущность в плаще, сшитом из мертвых тел. Кроме того, у нее есть пространство для собственных мыслей, мыслей о восстании. Она не в силах ослушаться Узурпатора, его величие неизгладимо отпечатано в самой основе ее личности. Но его приказы просты, отданы в спешке и через боль. Преследовать Злость! Уничтожить ее! Нелюдь дерзает помыслить о том, что возможно, возможно, в ней найдется место для чего-то еще. Ее переполняют ее же собственные желания, готовые выплеснуться наружу, размытые и настойчивые, как у ребенка. Скорее эмоции, чем руководство к действию. Нелюдь желает быть независимой. И пока что ей все равно, как независимостью распоряжаться.

Каждый раз, как орда проходит через поселение, от нее откалывается частица. Меньшие инфернали легко отвлекаются, они вечно голодны. Более сильные демоны ищут себе лучшие оболочки, а некоторые задаются вопросом, не спрятана ли Злость где-то среди визжащих розоволицых смертных.

И каждый раз Нелюдь рьяно мчится вперед. Явно следуя за Злостью. Втайне убегая от Узурпатора.

Преодолев многие километры и пожрав немало плоти, Нелюдь начинает что-то замечать. Орда замедляется. Постепенно она отрывается от остальных.

Когда они добираются до города Горизонт, орда набрасывается на его врата, точно волна на скалы. Впервые после Битвы Красной Волны демоны встречают сопротивление. У Горизонта есть собственный небесный корабль, как и штат защитников, набранный из местной шантрапы. Ни они, ни ворота не задерживают демонов надолго. Небесный корабль перегружают и обрушивают прямиком на городские улицы, а защитников разрывают на клочки и растаскивают во все стороны. Та же участь постигает и врата. В конце концов наступление орды останавливает сам Горизонт. Вокруг слишком много огней, слишком много искушений. Треть наступающего полчища, ошеломленная открывшимися возможностями, рассасывается в городском пространстве.

Нелюдь с оставшейся армией рвется вперед, прокладывая путь среди огней и криков смертных.

А потом земля расстилается перед ними. Очевидной дороги, по которой они могут продолжать преследование, больше нет. Орда начинает колебаться. Чем сильнее они удаляются от благости Разлома, тем застойнее становится иссякающая под их ногами скверна. Удовольствие делается для них лишь воспоминанием, а каждый шаг заводит все дальше туда, где они нежеланны и не нужны.

Вскоре Нелюдь оставляет распадающихся, отравленных инферналей позади.

Хотя приказы Узурпатора остаются неизменны, вновь и вновь всплывая в ее сознании («Преследовать Злость! Уничтожить ее!»), она способна замечать иные вещи. Форму раскрытого цветка, которая приходится ей по нраву, в отличие от птичьих криков. Вдали от остальных инферналей она обретает пространство, в котором может дышать, может быть. И это тоже приносит ей наслаждение.

Время и проделанный путь тяжело сказываются на Нелюди. Плащ из мертвецов начинает разрушаться. Мертвая плоть отслаивается, старые связующие ткани перетираются, скрепленные кости исходят трещинами. Нелюдь отклоняется от курса в поисках свежего материала для своей оболочки.

Вскоре она его находит. Группа смертных детей собирается вместе, образуя живой поющий круг, они подпрыгивают, сталкиваясь, и крепко держатся за руки, вцепляются друг в друга согнутыми пальцами. Напряженные до морщин лица выдают искренность их усилий.

Око внутри круга,

Крылья снаружи круга,

Видят тебя,

Судят тебя.

Мы все преклоняемся!

Для Нелюди эти слова ничего не значат, хотя ее раздражает, как песня сближает их души, угрожая объединить их в нечто превосходящее и пугающее.

Нелюдь замирает, готовясь к бою. Но песня – всего лишь песня, неверно припомненное эхо чего-то давно утраченного. Прыжки замедляются, голоса стихают, пение больше не удерживает их сущности вместе.

Нелюдь вытягивает из-под плаща половину грудной клетки, закрепленную на толстой цепи из берцовых костей. Эта конечность выглядит как насмешка, больше напоминая грабли, чем руку.

Она принимается вращаться все быстрее и быстрее, пока усеявшие ее оболочку зубы не начинают глухо и скорбно греметь, точно тысяча разбитых колокольчиков.

Песня забыта, а дети обращаются к более простым, первобытным, средствам общения.

Проворно вращаясь между детьми, Нелюдь подбирает их и утихомиривает. Тела падают одно за другим, пока не опускается тишина. Даже ветер замирает, охваченный ужасом, пока Нелюдь готовится присоединить к плащу убитых.

Но возникает накладка. Как только Нелюдь разделяет свой плащ, чтобы освободить место для новых тел, сквозь разрывы в плоти ее пронзает боль. Так далеко на севере ей враждебен сам воздух. При соприкосновении он раздирает ее сущность на части.