— Кто? — хрипло спросила Ксанта.

— Хрена с два тут угадаешь, — безмятежно проговорил сталкер. — Знал бы прикуп, как говорится, дремал бы в Раде. Это в принципе не так уж важно. Важно другое: кому-то позарез надо, чтобы вы здесь оказались. То ли коменданту решили фитиль вставить, то ли крутые кланы играют с вами в кошки-мышки — не знаю, что там такого ценного заховано на вашей биостанции. Но имейте в виду, что вас старательно пасут. Это раз. Далее номер два: Пифа погиб, а без проводника вести двоих новичков — хреновый бизнес. Очень хреновый бизнес. Так что начинайте искать веские причины, по которой вам очень, — он выделил слово «очень» голосом, — очень нужно на вашу гребаную биостанцию. Обратно по-любому хода нет, пока военные не успокоятся, а то я бы уже сто раз отменил эту дурацкую прогулку к ядреной матери. Но сначала надо свалить подальше от места прорыва, чтобы нас не взяли за жабры. Сейчас двинем пока через лес к одному хорошему схрону, отсидимся там, отдохнем, обмозгуем ситуацию. Тогда вы мне и выложите свои соображения, из каких раскладов я вас поведу дальше к гребаной станции. Вопросы есть? Вперед!

В лесу стояла могильная тишина — не пели птицы, не шуршало зверье, даже мертвые листья под ногами как будто не шелестели. Разве что в вышине перешептывались о чем-то поблекшие кроны деревьев. Впрочем, людям сейчас было не до красот дикой природы. Денис внимательно смотрел под ноги, пытаясь разглядеть жуткие аномалии, о которых он раньше столько слышал, а теперь увидел своими глазами. Это действительно впечатляло. В считаные секунды гравиконцентрат, без лишнего пиетета прозванный сталкерами плешью, поставил на попа громаду БТРа, лишив их транспорта.

Ксанта торопилась за Москитом, в голове у нее металась лишь одна мысль: только бы не отстать! Об остальном подумаем позже. Я подумаю об этом завтра, как говорила известная литературная героиня. Лучше бы через месяц. Или вообще никогда. Потому что если проводник прав и их кто-то усиленно запихивает в Зону, значит…

Что это может означать, она так и не придумала, потому что шедший впереди Кузнец застыл на краю лесной прогалины. Ксанта подняла голову и тоже испуганно замерла.

Поляна выглядела более чем странно. Узкое, вытянутое вдоль заболоченной канавы пространство целиком поросло непроходимым частоколом толстенных салатово-серых стеблей, похожих на бамбуковые побеги, только грубее, с бахромой отслоившейся коры. На четырехметровой высоте лениво колыхались широченные зонтики ядовито-белесых цветов. От дурманящего запаха гигантских растений кружилась голова. Мешанина вертикальных и поперечных стеблей больше походила на кристаллическую решетку в коллоидном растворе — обычные растения так близко друг к другу не растут. Крепкие и ровные побеги переплелись, будто руки и ноги сотен любовников, слившихся в групповом экстазе.

— Это еще что за флорофилия? — буркнул Денис.

— Обычный борщевик, — ответила Ксанта. — Помнишь, мы из него в детстве бузиной плевались? Только этот раз в пять больше. И какой-то он… много его слишком.

— Ага, — Денис почесал в затылке. — И у нашего стебель можно было перочинным ножиком срезать, а здесь и топором не возьмешь. Разве что бензопилой. И плевать я бы из него поостерегся, как бы он сам в ответ не плюнул.

Москит, остановившийся рядом с ним, хмыкнул: привыкайте, дети.

— Мутация. Такого добра в Зоне до хрена и больше. Этот хотя бы обойти можно…

— Мы туда… не пойдем? — Голос Ксанты предательски дрогнул.

— Конечно нет, если жить охота. Нет, оно не хищное, просто очень ядовитое. Правда, в центре там наверняка горячее пятно или аномалия типа электры, так всегда бывает. Но если хочешь взять биологический образец…

— Нет-нет, — торопливо заверила девушка. — Ни к чему это.

— Ну, хозяин — барин. — Москит снял с шеи бинокль, долго разглядывал края поляны. — Канава идет к самой дороге, так что обойдем поляну с другой стороны. И лучше по краю леса, подальше от этой дряни. Надышимся ароматов, потом так скрутит, что мало не покажется.

Денис прищурился и спросил:

— А чего не по дороге?

— По дороге, говоришь? — проговорил Москит, опуская бинокль. — Ты вот что запомни: в Зоне почти не бывает так, чтобы кратчайший путь между двумя точками был самым близким. Чаще всего в обход гораздо ближе выходит. А конкретно по этой дороге даже самоубийцы не ходят. Знавал я одного деятеля, умник был вроде тебя, так он плюнул на здравый смысл и рискнул по бетонке срезать. Мол, открытое пространство, мутантам не подобраться, для засады места нет, любую аномалию за сто шагов видно. Мечта сталкера! Так он до сих пор по ней идет, тут недалеко совсем, километрах в полутора. Целеустремленный такой, взор орлиный, походка уверенная, только вот ногами на месте перебирает. Можешь сгонять, посмотреть, мы тебя тут подождем.

— В смысле — на месте?

— А вот так. Идет себе и идет, но никуда не движется. Наверное, и сейчас там марширует. Хотя вряд ли — в последний раз, когда я его видел, он уже малость поизносился и ослабел. Не такой активный, как вначале, еле ноги таскает. Ну, понятно, третий год без воды и жратвы рассекает, пора бы уж.

— Третий год?! И никто не пробовал его спасти? — удивилась Ксанта.

— На дорогу лезть дураков нет — кому охота рядом с ним вышагивать? А с обочины кричали, звали, стреляли даже. Ноль внимания. Научники, говорят, выезжали на место, долго плясали вокруг него со своими игрушками, но так ничего и не поняли. Твердят что-то про временные аномалии, теории умные строят. Лучше бы объяснили, как подобное дерьмо на расстоянии распознавать, чтобы в следующий раз не вляпаться. Но в других местах такого больше не было ни разу, впрочем.

— И его так и не вытащили?

— Да кому он сдался? Одиночка. Мало ли их полегло в Зоне? И еще столько же поляжет…

Как просто и буднично он это сказал: «И еще столько же поляжет». Ксанта повторяла фразу Москита про себя и никак не могла понять ее до конца. Как будто он говорил на другом языке.

Совсем недавно погиб Пифа, напарник и, наверное, друг ведущего — тело, скорее всего, еще не остыло, а Москит о нем уже и думать забыл. Или, по крайней мере, делает вид, что забыл. Впрочем, может быть, в Зоне так и надо?

Говорят, что в горах на высоте от шести тысяч метров тоже включается совсем иная мораль. В смертоносном разреженном воздухе каждая сэкономленная капля быстро тающих сил — дополнительный шанс вернуться в оставленный у подножия базовый лагерь. Нет возможности тащить на плечах тело погибшего спутника или тянуть вниз раненого и обмороженного друга, который все равно истечет кровью до прибытия спасателей. И закоченевшие тела так и остаются лежать в вечных снегах, в какой-то сотне метров от вершины. Ксанта раньше не слишком верила в подобные истории — да, разум понимает, что незачем погибать обоим там, где один еще может выжить, но люди, наверное, потому и называются людьми, что не всегда поступают, как велит инстинкт и холодный расчет.