Родители девушки, хоть и предпочли бы видеть супругом дочери человека из лаолум, не стали препятствовать союзу. Солдат был учтив и хорош собой, он был силен и честен, а поскольку дочь упорствовала в своем выборе, то они дали согласие на брак. Как только срок службы солдата закончился, в доме девушки сыграли свадьбу.

Но новобрачный крепко тосковал по чистому горному воздуху родины, тосковал по диким зверям, по водопадам и скалам (а также по обитавшим там духам), а более всего он тосковал по родным и близким. Ему осточертело бить москитов, он не умел выращивать «плавающий» рис, и вонь с полей была ему омерзительна. Когда он объявил, что увозит молодую жену в горы, ее родители сильно опечалились. Видите ли, когда они утверждали, что у них необыкновенная дочь, это было не просто родительское бахвальство. Она была хорошенькая (почти такая же, как мисс Джинджер Свити), держалась с достоинством (не меньшим, чем у Лизы Ко), а еще лучше всех в деревне пела, танцевала и вышивала, и, самое главное, никто ни разу не слыхал, чтобы она пускала ветры. Ее отец, мать, сестры и братья и представить не могли разлуки с ней, поэтому примерно через месяц после отъезда молодых они продали своего буйвола, собрали вещички и отправились за ней следом в Фань-Нань-Нань.

Еще через несколько месяцев все родственники юной супруги, даже самые дальние, решили, что без этой талантливейшей и милейшей девушки, не говоря уж о ее добропорядочной и добросердечной семье, жизнь потеряла смысл, и поэтому также отправились в горы, в Фань-Нань-Нань. С их отъездом в селении образовалась невосполнимая пустота. «Они были лучшими из нас, – вздыхали крестьяне. – А девушка-то – она же лучше всех пела, танцевала, вышивала. И никто ни разу не слыхал, чтобы она пускала ветры». Полтора года спустя все они побросали свои жилища в плодородной долине и отправились далеко в горы, в деревушку, зажатую между горным потоком и бездонной пропастью.

И в Фань-Нань-Нане яблоку стало негде упасть. Построили несколько новых хижин, да места было в обрез – по причине естественных преград. В доме на одну семью ютилось по три, а то и по четыре. На склонах гор невозможно было вырастить достаточно для полного удовлетворения потребностей риса, и инфраструктура деревни трещала по швам.

Наконец один из старейшин лаотенг додумался спросить одного из старейшин лаолум, что стало с домами и полями в долине. «Они пустуют, – ответил старец. – Мы побросали все, что не могли унести на себе». Мысль о прекрасных жилищах и плодородных полях поразила воображение лаотенг. А когда они сообразили, что заброшенное селение находится в непосредственной близости от Вьентьяна с его богатствами, перспективами и развлечениями, соблазн стал слишком велик. И однажды на рассвете новые, лаолумские, жители Фань-Нань-Наня проснулись и увидели, что все семьи лаотенг (за исключением одной, смешанной) идут, унося на себе скарб, по тропе вниз с горы.

Две деревни поменялись местами. Как в игре «Пятый угол».

Чистый горный воздух тешил чувствительные ноздри бывшего солдата. Его слух ласкали знакомый шум водопада, пронзительные крики птиц, хриплое покашливание леопардов, посвист летучих мышей пяти десятков видов. В супружеской постели молодая жена, позабыв о благочестивых манерах, сама визжала и стонала, да так, что глиняные горшки на полках тряслись и дребезжали. Жизнь была прекрасна. Однако в сердце юноши саднила незаживающая рана. Он чувствовал себя одиноким и неудовлетворенным.

Когда он объявил жене, что уходит к своим (жившим теперь в ее прежнем селении), она нисколько не удивилась. Как не удивимся и мы, узнав, что она поддержала его, заявив, что пойдет вместе с ним. «Нет, – ответил он. – Нельзя. Если ты пойдешь со мной, твоя семья обезумеет от горя й тут же отправится на старое место, чтобы быть с тобою рядом. За ними последуют и прочие родственники, а вскоре и все остальные, и Фань-Нань-Нань опустеет. У нас снова начнется невозможная жизнь, в тесноте и толчее, и тогда мои односельчане вынуждены будут вернуться назад, за ними последую и я, и все пойдет по кругу. Это безумие надо прекратить. Ты должна остаться здесь. Я тебя люблю. Прощай!»

Она долго смотрела ему вслед, а потом – она носила под сердцем ребенка – отправилась с гордо поднятой головой к краю ущелья. В те времена не было никакого каната, не было большого дома по ту сторону ущелья, ничего не было, только зияла бездна – как будто планета, утомленная неторопливым ходом эволюции, зевнула со скуки. Молодая женщина с болью и грустью взглянула на тропу, по которой ушел ее муж, и бросилась вниз.

Крестьяне, собиравшие хворост, с ужасом (впоследствии сменившимся благоговением) взирали на это. Все они потом твердили одно: посреди полета в пропасть тело девушки вдруг прекратило падение и, изменив направление, снова взмыло вверх, почти до края ущелья. А затем, так же внезапно, перестало набирать высоту и понеслось в глубь бездны.

Некоторые считали, что ее подняло могучим порывом ветра. Другие верили, что любовь лаолумской девушки к лаотенгскому парню оказалась сильнее земного притяжения. Но была и еще парочка наблюдателей, настроенных не столь сентиментально, которые утверждали, что перед тем, как она взлетела, слышали оглушительный звук, из чего сделали вывод, что девушка, всю жизнь сдерживавшая себя, наконец пукнула, и сила давления подкинула ее на триста футов вверх.

Что бы это ни было – даже если это было всего-навсего банальное самоубийство, а левитация оказалась миражем, – но с тех пор Фань-Нань-Нань стала лаолумской деревней, притворившейся лаотенгской деревней. Во время переписи ее отметили как лаотенгскую, и в налоговых реестрах она значилась лаотенгской. Крестьяне одевались и разговаривали как лаотенг. Свои буддистские алтари они скрывали за закрытыми дверями и хотя бы формально, но поклонялись богам, обитавшим в деревьях, и духам (от тридцати до ста тридцати), которые предположительно ведали духовной жизнью различных частей тела. Через два или три поколения они и внешне стали напоминать лаотенг. Однако это был лишь маскарад, уловка, на которую они пошли от горя и стыда, а впоследствии, возможно, она их самих стала забавлять.

Как бы то ни было, вероятно, не будет голословным охарактеризовать жителей Фань-Нань-Наня как племя самозванцев, а их обиталище как селение под маской, деревню-инкогнито.

* * *

Если фань-нань-наньский мухлеж с самоидентификацией и повлиял на решение экипажа «Умника» остаться по окончании войны в Лаосе, если летчики и знали о мошенничестве, об этом они, когда наконец признались друг другу в желании здесь задержаться, не упоминали.

К осени 1973 года во Вьетнаме почти не осталось американских войск. Несмотря на серию соглашений о прекращении огня, конфликт между Севером и Югом продолжал бушевать, и Югу, который поддерживали США, доставалось куда больше. Наконец в апреле 1975 года Сайгон был повержен, США поспешно эвакуировали оттуда своих граждан – как военных, так и штатских, – и Юг сдался. Могущественная сверхдержава отправилась домой, поджав красно-бело-синий хвост, и самая ненужная из всех ненужных войн закончилась. Известия о капитуляции достигли Фань-Нань-Наня через неделю с лишним.