В это время два греческих города Афины и Коринф впали в яростное соперничество друг с другом. Чтобы продемонстрировать свое превосходство, консул Афин решил организовать пышный праздник искусства, литературы и атлетики, а также включить в программу римские гладиаторские бои. Заимствование чужеземной традиции пришлось по вкусу далеко не всем, а Де-номакс сказал в своей речи следующее: «Жители Афин, чтобы принять эту традицию, вы должны разрушить Храм Сострадания».

Язычники, выступающие против гладиаторского кровопролития, в основном делали упор на то, что оно развращает тех, кто их смотрит. У христиан была другая религия и другое понимание гуманности. Христос с особой заботой относился к тем, кто был изгоем или тем, кого презирало общество. Он учил, что каждый человек достоин уважения и милосердия.

Первым христианином, кто открыто выступил против убийства на арене, был Тертуллиан, писатель из Северной Африки, который работал в Риме адвокатом до того, как принял христианство и вернулся в родной город в качестве проповедника. Он яро осуждал игры и писал: «Тот, кто содрогается при виде мертвого тела своего близкого, умершего естественной смертью, присущей всему живому, будет в амфитеатре равнодушно взирать на тела людей, покалеченных, истерзанных и разорванных на куски. Тот, кто приходит на представление, чтобы показать, что он одобряет наказание за убийство, станет свидетелем того, как невольники гладиаторы гоняются друг за другом с хлыстом и шомполом, чтобы совершить другое убийство».

Однако главная мысль сочинения Тертуллиана сводилась к тому, что игры нужно запретить из-за пагубного воздействия, которое они оказывают на зрителей, а не из-за жестокости происходящего на арене.

Даже великий христианин Августин из Гиппон больше переживал из-за того, какое воздействие оказывают игры на зрителя, а не из-за несчастных людей, умирающих на песках арены. Он писал о своем молодом друге по имени Алипий, который приехал в Рим изучать право. Однажды этот благочестивый молодой христианин встретил своих друзей-язычников на улице после обеда. Они шли в Колизей смотреть гладиаторские поединки и пригласили Алипия присоединиться к ним. Он отказался, но они все равно потащили его с собой. Алипий сказал: «Вы можете заставить меня пойти туда, но не сможете заставить меня смотреть. И хотя я буду там, я не буду там. Таким образом, я возьму лучшее от вас и вашего представления». Компания друзей нашла свободные места, а Алипий, как и обещал, сидел с закрытыми глазами. Августин продолжает свой рассказ:

Во время сражения человек упал, и толпы зрителей, присутствующих на стадионе, взревели от восторга. Любопытство взяло вверх, и он открыл глаза, твердо решив отнестись ко всему, что бы он ни увидел, с презрением. Он увидел кровь, и это зрелище пробудило в нем дикие страсти. Вместо того чтобы отвернуться, он впился в арену взглядом. Не понимая, что происходит, он впал в безумство, он был поражен представлением, опьянен жаждой крови. Он больше не был тем, кто пришел на стадион, теперь он был одним из толпы. Он был достойным спутником тех, кто привел его туда. Вряд ли к этому можно что-то добавить. Он смотрел, он кричал, он неистовствовал. Им овладело сумасшествие, которое заставляло его возвращаться на стадион снова и снова. И он не только приходил туда вместе с теми, кто когда-то привел его туда впервые, но и тащил с собой других.

Интересно отметить, что Августин говорит о том, как повлияли игры на молодого Алипия. «Его душевная рана была гораздо страшнее, чем рана телесная, полученная гладиатором. Его собственное падение было более жалким, чем падение человека, вызвавшего все эти крики, которые заставили его открыть глаза и пробудили в его душе страсть, впоследствии поглотившую его». Из этого отрывка видно, что Августин по-прежнему больше переживает из-за того, что добрый христианин был сбит с праведного пути, а не из-за страданий гладиатора-язычника.

Каковыми бы ни были их доводы и как бы сильно они не порицали мунера, христианские писатели были не в силах запретить кровопролития, проведение которых поддерживалось самим правительством. Ситуация изменилась в начале IV века, когда Константин Великий стал императором. Константин был провозглашен императором в 306 году н. э., однако он получил полную власть над империей только в 324 году н. э., после того как победил всех своих соперников.

Будучи на тот момент язычником, Константин поддерживал Христианскую церковь, сознавая ее растущую силу и влияние в империи. Первым делом он созвал Вселенский собор христианских епископов в г. Никея, чтобы уладить вызывающие раскол внутри церкви различные споры и разногласия по поводу догматов. Самым известным «детищем» собора стал Никейский символ веры, который до сих пор звучит в христианских церквях всего мира. Менее известным был Бейрутский эдикт, изданный Константином.

Бейрутский эдикт затрагивал тему наказания преступников. Одно из его постановлений гласило, что магистраты больше не должны посылать осужденных преступников на гладиаторскую службу. Вместо этого им надлежало отправлять их в качестве рабов на работы в шахты. Учитывая, что условия работы в шахтах были чудовищными, а уровень смертности высоким, говорить о снисходительности судей не приходилось. Главным пунктом нового закона стал запрет на организацию гладиаторских игр. Это решение, несомненно, было принято под влиянием христианского собора. Однако сразу после роспуска епископского собора, Константин начал раздавать привилегии различным городам, разрешая им устраивать мунера. Как бы там ни было, этот закон никогда не применялся в самом Риме.

После смерти Константина в 337 н. э. многие из его законов открыто игнорировались, и Бейрутский эдикт в том числе. К 357 н. э. волна гладиаторских игр вновь захлестнула всю империю. В тот же год император Константин II издал военный указ, запрещающий солдатам принимать какое-либо участие в гладиаторских играх — даже в качестве стражников. Безусловно, неодобрение игр со стороны властей усиливалось, однако, известно, что они продолжали свое существование.

В 366 году н. э. на папский престол весьма неправедным способом взошел новый папа Дамас I. Во время выборов, назначенных по случаю смерти Либерия, борьба развернулась между Дамасом и Урзином, бывшим секретарем Либерия. Дамас победил числом голосов, однако Урзин первым добрался до церкви и, посвятив себя в папы, забаррикадировался вместе со своими сподвижниками в юлианской базилике. В ответ на это Дамас собрал своих сторонников и направился в местную гладиаторскую школу недалеко от Колизея. Там он нанял гладиаторов, которых послал в базилику, чтобы они свергли Урзина. Конечно же, в подобном деле гладиаторам не было равных. Они убили 137 человек, а Урзин сбежал, что сделало Дамаса папой.

Тем не менее идея организовывать гладиаторские поединки ради развлечения народа медленно угасала. Первыми от нее отказались восточные провинции. В грекоговорящей части империи гладиаторские бои никогда не были столь популярными, как на говорящем на латинском языке Западе. Идея проводить гладиаторские сражения зародилась в Риме, откуда потом она распространилась по всей империи, теперь же наблюдался обратный процесс. Последний мунус в восточных провинциях, о котором нам известно, был организован в Антиохе в 392 году н. э.