– Ну что ты ходишь за мной! – возмущалась Лёка, периодически вырывавшаяся из душного купе в коридор вместе с остальными пассажирами, подставлявшими вспотевшие спины веселому ветру дальнего следования.

– Простынешь! – шипела Евдокия воспитаннице и бежала в купе за кофтой.

– Отстань, – топала ногой Элона и перемещалась на другое место, всем видом подчеркивая свою отдельность от этой бабищи.

– Лёка, – сердилась Дуся и затаскивала ее в купе, где пятнадцатилетняя девица, подбоченясь, истерично выговаривала все, что думает по поводу Дусиного произвола.

– Мне уже пятнадцать лет! – напоминала бестолковой Евдокии Элона и в отчаянии забиралась на верхнюю полку, где рядом расплывалась от духоты неповоротливая Анжелика, держа в руках книгу, входящую в школьную программу девятого года обучения.

– Чего это у тебя? – от безысходности интересовалась Лёка, пытаясь рассмотреть надпись на обложке. – Толстой?

– Толстой, – не отрываясь от книги, отвечала сестра.

– Делать, что ли, нечего?

Лика не удостаивала Лёку ответом.

– Не могла что-нибудь поинтереснее взять? – продолжала петушиться младшая.

– «Курочку Рябу»? – язвила Анжелика.

– Дура! – безапелляционно заявляла Элона, не обращая внимания на присутствие в купе четвертого, постороннего человека.

– Это ваши внучки? – приветливо интересовался пассажир (пассажирка).

– Да… – свешивалась с верхней полки Лёка, душа которой жаждала хотя бы каких-нибудь, пусть плохоньких, развлечений.

– Нет, – вмешивалась в разговор Анжелика, чем ставила пассажира и Дусю в дурацкое положение.

– Понимаете… – пыталась завуалировать неловкость Евдокия и тут же попадала еще в более неудобное положение.

– Это наша няня, – объясняла Лика, высокомерно поглядывая на не помещавшуюся на нижней полке Ваховскую. – У нее никого нет, вот мы ее и взяли.

– Чо ты врешь-то?! – перебивала ее сестра и неуклюже излагала пассажиру семейное предание: – Дуся – не няня. Она – своя. Она как мама…

Ваховской нравилось это сравнение, но, являясь приверженцем правды, она простодушно выдавала все семейные тайны, превращая красивую легенду в примитивную быль.

– Соседи мы, – признавалась она собеседнику и, видя на его лице легкое недоумение, непременно добавляла: – Просто очень близкие соседи. Можно даже сказать, родственники…

– Надо же! – для проформы изумлялся(ась) пассажир(ка) и про себя клялся(ась) больше никогда не задавать наводящих вопросов. – А я думал (думала), что это ваши внучки.

– Ну, можно сказать и так, – наконец-то соглашалась Дуся, и даже строгая Анжелика пропускала это мимо ушей.

– Куда едете? – нарушал(а) клятву пассажир(ка).

И нарывался(ась) на добросовестный рассказ Евдокии о необходимости оздоровления подрастающего поколения, но по всем правилам, а не на какие-то легкомысленные две недели. Потому что существуют законы акклиматизации, и старые профессора, они дураками не были, когда рекомендовали дворянам проводить на водах (у моря) не меньше месяца, а то и целого лета. Это сейчас курортный интервал сократили до двадцати четырех дней – больше государство своим гражданам дать не может. А вот раньше… Поэтому никаких санаториев! Только курсовки. Только прикрепление. А основное – это режим, здоровый сон, нормальное питание и морской воздух.

Выговорившись, Дуся умолкала, а вместе с ней – и проявивший(ая) галантную любознательность пассажир(ка). Конечно, если бы Ваховскую попросили, она могла бы рассказать еще очень много и, кстати, по делу: куда ехать, как устроиться, у кого жить, где питаться. Только кому это было интересно? Кому нужен был этот драгоценный Дусин опыт?

Не Сочи – а Анапа и Евпатория, отдельная квартира – а не комната во флигеле, никаких столовых – только домашняя еда и фрукты только с рынка, только обработанные хозяйственным мылом и только от заслуживших доверие продавцов.

«Так это же никаких денег не напасешься!» – мог бы воскликнуть непосвященный. Но и на это у Дуси был готовый ответ: «Отказывая себе в малом, выигрываешь в большом».

– Вот ты и живешь как скупой рыцарь, – подзадоривала ее любимица Элона.

– Не скупой, а экономный, – добавляла сверху Анжелика.

И только сама Дуся точно знала моральную цену своих сбережений. Копить ей было нетрудно – она ни в чем не нуждалась. Ни в одежде (годами могла носить одну и ту же вещь, например зимнее пальто из шинельного полотна), ни в лекарствах (кроме корвалола, ничего не признавала), ни в еде (ела мало и примитивно, как в деревне: кусок хлеба и стакан молока были ее любимым лакомством). Деньги никогда Евдокию не интересовали так, как они волнуют других, например ту же Римку, может быть, поэтому скапливались они легко и просто: кап-кап. Одним словом, на отдых хватало.

И Евдокия Петровна ждала этого отдыха с нетерпением, как финального аккорда в ежегодной симфонии, прослушав которую можно с облегчением выдохнуть, откинувшись в кресле, и прийти в концертный зал ровно через год, когда забудутся впечатления от предыдущего лета. И так, наверное, могло бы продолжаться еще довольно долго, если бы не взмолились о пощаде вернувшиеся с отдыха Лелёки. Из девочек они превратились в девушек, склонных к стеснительности при любом соприкосновении с несовершенной действительностью.

– Больше с ней не поедем, – поставили они мать в известность, вызвав в ее душе смешанные чувства – то ли радости, то ли досады.

– Почему? – дипломатично поинтересовалась Римка, обнимая загоревших дочерей.

– Да стыдно уже! – пожаловалась Лёка. – Оденется как старуха в свой ситчик, еще и шляпу на себя нацепит с полями. И ходит за нами, как привязанная.

– Никакого такта нет, – подлила масла в огонь Анжелика.

– Так надо было сказать, – посоветовала Римка.

– Ну как сказать? Что я скажу, Дуся – ты дура? На фига ты за нами все время таскаешься? Сиди дома…

– Ну не так… Как-нибудь по-другому.

– Ка-а-ак? – возмутилась Элона. – Ты же сама ей сказала: «Глаз не спускать». Вот она и не спускала: шарилась за нами все время. Говоришь ей, главное: «Дусечка, сиди на лавочке, отдыхай…» А она: «Мама сказала…»

Римка рассмеялась и потрепала негодовавшую дочь за загорелую щечку.

– Ну ма-а-ама! – вскочила Лёка с дивана и встала перед матерью на колени: – Ну можно мы с ней больше никуда ездить не будем? Ну пожалуйста. Пусть дома сидит…

– А как же море? – грустно спросила Селеверова.

– Да я лучше все лето на дамбе проведу, чем с ней… Смеются же люди. Встанет на пляже, ладонь козырьком сложит и па-се-о-от: далеко не плавай, панамку надень, полотенце накинь, с незнакомыми людьми не разговаривай, днем спи… Ты вообще купальник ее видела?

– Нет.

– Вот именно. Это не купальник, а цирковой костюм тысяча девятьсот сорок пятого года выпуска. Она в нем на даче работает…