– Что это? – брезгливо морщился Селеверов.

– Чай, – объясняла Дуся.

– Выпить дашь? – без нахрапа, даже как-то робко интересовался Олег.

– Нет, – твердо сообщала Евдокия и чуть-чуть погодя смягчала отказ: – На работу ведь завтра. Не положено.

– Я ведь захочу, сам налью! – угрожал Селеверов.

– Конечно, – соглашалась Дуся. – Вы же в доме Хозяин.

Эта фраза становилась итоговой, Олег Иванович успокаивался, вставал из-за стола и делал Евдокии неуклюжий комплимент:

– Хороший ты человек, Дуся. Вроде как мать…

Ваховская, невзирая на то что слышала эту фразу неоднократно, становилась пунцовой и махала на Самого рукой:

– Идите-идите, Олег Иванович.

– Да, – соглашался Селеверов и двигался по направлению к спальне.

– Слава богу, – выдыхала Дуся и, быстро сполоснув посуду под струей воды, выключала в кухне свет, чтобы у Олега Ивановича не возникало соблазна вернуться.

Зато возвращалась Римка и, прошмыгнув в комнату к Евдокии, шепотом уточняла:

– Видела?

– Видела.

– С кем пил? – требовала ответа Селеверова.

– Да разве ж мне он докладывает?

– Надо было спросить! – сердилась Римма и стучала пальцем по лбу, всем видом выражая недовольство Дусиными мыслительными способностями.

– Да разве это мое дело? – вопрошала Ваховская и бралась за вязание. – Работа такая. Значит, надо…

– Конечно, надо, – кривила узкие губы Римка. – С бабами поди…

– Не знаю, – решалась на правдивый ответ Дуся и низко склоняла голову над работой.

На самом деле налево Олег Иванович не стремился. И хотя супруга неоднократно обнаруживала на воротнике его рубашки следы губной помады, сам Селеверов ни в чем повинен не был. Женщины и правда в процессе коллективных празднеств щедро окружали главу Заволжского райкома партии вниманием и заботой, проявлявшейся в активном ангажировании харизматичного коммуниста на танец, в предложении выпить на брудершафт и даже решить пару производственных вопросов. Некоторые особо ретивые даже пытались расстегивать суровому Селеверову штаны, но ничего хорошего из этого, как правило, не выходило, потому что Олег Иванович соблазнам не поддавался, а потому судил строго и грозил партийным судом.

«Уж не импотент ли?» – пронеслась сфабрикованная отверженными коммунистками сплетня, но особого резонанса не вызвала: за это ведь не сажают. Олег Иванович, несмотря на туманные воспоминания, быстро восстановил цепочку предшествующих заговору событий и вычислил виновниц. В течение недели возмутительницы спокойствия пошли на понижение, а Римма с детьми уехала в санаторий поправлять расшатанное сидением дома здоровье.

Жизнь слепой лошадью двигалась по строго очерченному кругу дней: зимой Дуся тосковала и старилась, весной оживала и с упоением высаживала на своих шести сотках упругую рассаду, взлелеянную на подоконнике.

– Чего тебе не хватает? – снисходительно интересовался Селеверов, наблюдая, как Евдокия сначала выносит ящики с рассадой на лестничную клетку, потом спускает их по одному к подъезду и крепит на тележку, чтобы везти, старательно объезжая любую выбоинку на дороге, через всю Верхнюю Террасу к заводским садам. Странно, но мысль о том, что можно было бы и помочь пенсионерке Ваховской добраться до дачного поселка, Олегу Ивановичу даже не приходила в голову. Селеверов комментировал из открытого окна райкомовской «Волги» знаменитую Дусину тупость и, дождавшись, пока та отправится в путь, бросал водителю:

– Трогай.

По тому же маршруту Евдокия таскала неподъемные ведра, доверху наполненные огурцами, помидорами, яблоками и прочими дарами дачного лета, для пущего равновесия взвалив себе на спину любовно утрамбованный армейский рюкзак. И только в августе Ваховская изменяла дачной страсти в пользу детского оздоровления. В августе Дуся меняла вылинявшую от пота и солнца дачную амуницию на курортный наряд, вызывавший у ее воспитанниц приступы удушающего хохота.

– Озорницы, – посмеивалась Дуся над хихикавшими барышнями. – Вот я вам…

Озорницы взвизгивали и начинали реготать во все горло, обещая матери вести себя хорошо и во всем слушаться Дусю. В момент получения детьми материнских цеу Евдокия внимательно изучала содержимое своего лакированного ридикюля на предмет нахождения в нем необходимых документов.

– Зачем ты их с собой таскаешь? – раздраженно интересовалась Римка, еле достававшая домашнему гренадеру до плеча.

– Так положено… – отбивалась Евдокия от назойливой Селеверовой.

Еще восемь лет назад Римка решила, что солнце вредно для ее сухой кожи, больного желудка и кистозной груди. И вообще, родители должны отдыхать от детей хотя бы раз в году, желательно в августе. «И не только от детей….» – добавляла про себя она и вынимала из заначки пятьдесят рублей на расходы.

– Не надо, – отводила ее руку Дуся. – Что я, нищая, что ли?

– Нищая не нищая, а так положено, – транслировала Селеверова приказ мужа.

– Не надо, – сердилась Ваховская. – Хватит нам… Я ж с пенсии откладывала.

– Бери-бери, Дуся, – висла на ее руке Элона. – Нам с Ликой отдашь. На карманные расходы.

– На какие это еще карманные расходы? – впадала в педагогический раж Римка и недобро хлопала дочь по плечу.

– Себе возьмите… – шептала Евдокия, нагнувшись к Селеверовой, но слышали это все присутствующие, так как Дуся была туговата на ухо, а потому ее шепот напоминал боевую артиллерийскую канонаду.

– А я папе расскажу, – мило улыбалась Элона и толкала сестру в толстый бок.

– Валяй, – разрешала той Римка и сухо добавляла: – Только на «бананы» не рассчитывай.

Это был удар ниже пояса: штаны-«бананы» были заветной Лёкиной мечтой, их образ преследовал красавицу Элону весь год, провоцируя на вечную зависть к хорошо одетым одноклассницам.

Римма знала, что делала. Младшая дочь капризно надувала идеально очерченные матерью-природой губы и публично объявляла капитуляцию:

– Да ладно… Мне-то какая разница.

Действительно, в предвкушении встречи с морем – никакой.

Присаживались на дорожку вчетвером: Олег Иванович, как правило, отделывался присланной машиной. Дуся произносила традиционное «С богом!» и стаскивала вниз вещи. Утомленная проводами Римка не удосуживалась хотя бы прихватить сумку с едой.

– Ду-у-усенька, – ласково интересовалась Элона. – Давай помогу…

– Что ты, что ты! – отбрыкивалась Ваховская. – Разве это девичье дело тяжести таскать. Тебе ж рожать еще…

– Скажешь тоже! – краснела Лёка, но не мешала процессу погрузки.

Отъезжали от подъезда с шиком, катили через весь Ульск к железнодорожному вокзалу, усевшись втроем на заднем сиденье. Не обращая внимания на настойчивые предложения водителя сесть рядом, Дуся принципиально располагалась сзади в окружении воспитанниц, старательно исполняя обязанности охранника.