* * *

Москву разделили на районы. За день город был охвачен полностью. Сборщики заходили в подъезды и коротко, вежливо звонили в каждую дверь.

– Здравствуйте, – говорили. – Будьте добры, отдайте нам ваши книги.

Люди, видя непонятную, но, очевидно, могущественную корочку, не задавали лишних вопросов. Лишь некоторые особенно принципиальные пенсионеры щурились в дверной глазок и спрашивали, для чего нужны книги, и, услышав: «Для башни», тут же открывали. Невиданное безумие, подсвеченное электрическими дугами и искрами, что все отчетливее были видны внутри и вокруг башни, тихо расползалось по городу. Каждый так или иначе слышал о башне и читал текст «Концепции», и безумным было не то, что никто не интересовался целью и смыслом строительства, а именно то, что москвичей, видимо, устраивало объяснение происходящего, данное в этой шизоидной статье. Все торопливо вели сборщиков за собой в глубь квартир, открывали книжные шкафы, снимали с полок все вплоть до тетрадей и дисков. Сборщики отвечали:

– Нет. Только книги.

Благодарили, несли пыльные стопки вниз, грузили в ожидавшие их у подъездов машины.

В спину им неслось:

– А хотите, на дачу съездим? У нас там большая подшивка «Нового мира», большая редкость вообще-то, и Чехова много…

Сборщики вежливо и твердо отказывались:

– Спасибо, но нет. Только то, что есть прямо сейчас.

Молодежь, которой давно надоело возить за собой по съемным квартирам клетчатые баулы с вечно рвущимися ручками, где лежал золотой запас книг, отдавала их безразлично: все равно все нужные тексты уже были залиты в планшетники и читалки, а эти старорежимные бумажные слитки не выбрасывались только из жадности. А вот редкие чудаки-библиофилы расставались с драгоценными редкостями с гибельной радостью, будто давно ждали случая поделиться с кем-то своим несправедливым богатством, и Достоевский издания середины позапрошлого века легкомысленно швырялся в коробку сборщиков, где лежал потом зажатый между сборниками Сорокина. Не было никаких столкновений, и силу применить не пришлось ни разу, да и как ее можно было бы применить? Даже если бы скучающий участковый и получил взволнованный вызов от соседей, к которым еще не успели зайти сборщики, он, приехав, увидел бы странный грабеж граждан людьми в штатском из таинственного «специального управления», и как ему можно было бы объяснить, что все происходит по обоюдному согласию?..

В четверг 13 июня около пяти часов вечера сборщики позвонили в дверь Бенедиктову. Он только что оторвался от Анны в который уже, фантастический раз – не верилось, что у людей может быть столько сил, и при этом хотелось еще и еще. Тем более как раз в этот день проявился железный ежемесячный привкус встреч, который Бенедиктов так любил, и Анна не ограничивала его в этой странной причуде, выгодно выделявшей его среди всех остальных банально-брезгливых мужчин. Волковой льстила почти людоедская страстность, с которой Алексей хотел абсолютно все в ней, и ей постепенно тоже стали нравиться эти гемоглобиновые поцелуи. Ей было очень уютно в этой новой чистой квартире, и она со стыдом вспоминала свои недавние бытовые сомнения в возможности возобновления их романа. Одно смущало Волкову и вызывало сильное любопытство: вторая закрытая комната, – и, выходя из ванной и оставляя на полу аборигенские следы мокрых ног, она подкрадывалась к высокой двери, склонялась над замочной скважиной, пытаясь разглядеть, что внутри, ковыряла замок, прислушиваясь, не идет ли Бенедиктов. Анна была занята как раз этим, как вдруг раздался резкий звонок в дверь. Она вздрогнула и чуть не сломала ноготь.

Бенедиктов, глянув в глазок, сразу стал открывать; голая Волкова убежала и спряталась в комнате. Оттуда она услышала странный разговор о книгах, просьбы отдать что-то; прозвучало слово «башня», которым за эти три дня, туго наполненных близостью, он все равно успел надоесть ей. Потом Алексей зашел в комнату, сгреб с полки своих любимых Пелевина и Толстого (разглядывая у Бенедиктова обложку романа, усеянную мелкими рисунками и значками, Волкова каждый раз замечала внизу крошечное слово «ФСБ», и ее это почему-то умиляло, как вообще умиляют женщин миниатюрные вещи). Бенедиктов унес книги в прихожую и вернулся без них. Встал у окна и долго смотрел во двор, куда выходил подъезд – из-за буйно разросшихся тополей трудно было разглядеть, что именно там происходит. Анне не понравился этот странный визит, и она с подозрением спросила, кто это приходил и почему он так безбоязненно открыл дверь незнакомцам.

– Да. Надо ехать к башне, – вместо ответа произнес Бенедиктов.

– Меня уже достала твоя башня! – возмутилась Анна. – Ну строят какую-то ерунду, скорее всего, это очередной безумный арт-перформанс, инсталляция какая-нибудь, я не знаю. Зачем туда ехать? Что там делать?

– Ты же сама читала «Концепцию».

– Читала. Так, может быть, и это часть проекта. Кому-то заняться нечем и деньги некуда девать, вот и развлекаются…

– Ты не понимаешь! – воскликнул Бенедиктов и сел с ней рядом на кровать, взяв ее за руку. – Там, рядом с ней, такое, знаешь, свечение… как это объяснить… Хорошо с башней, мягко так и тепло внутри, как в детстве, когда лежишь под одеялом, а тебе любимую книжку на ночь читают. Как будто какое-то поле, которое защищает от всего плохого. Или тоже как в детстве, делали батарейку из медных монеток, и вот башня – такая огромная батарейка… Давай съездим! Погуляем, посмотрим. Может быть, я еще успею вмешаться, откорректировать…

Волкова слушала эти восторженные рассуждения вполуха, так как уже целиком была захвачена практическими идеями по бытовому устройству их совместной будущей жизни. Она наконец сдалась уговорам, решив, что и в самом деле неплохо будет погулять и развеяться после трех суток, проведенных в постели. Ей было слишком хорошо с Алексеем, и она решила разбавить это чем-то обыденным, но все равно связанным только с ними одними.

– Хорошо, давай съездим, – сказала Волкова. – Но только потом обязательно сходим в наш парк.

– Да! – обрадовался Бенедиктов и стал быстро и мелко целовать ее лицо (если он не был только что чисто выбрит, это всегда напоминало Анне нежно секущие щеки колючие снежинки пурги).

– И еще, – засмеялась она, пытаясь отстраниться, – надо заехать в ГЗ, переодеться и взять кое-что из вещей на первое время. У меня ведь здесь совсем ничего нет.

Алексей ушел в ванную, и у Волковой возникла соблазнительная мысль. Она помнила, в какие моменты лучше всего обращаться к нему с просьбами, и ласковым низким голосом, перекрикивая шум воды, спросила как бы между делом:

– А ты не знаешь, что там во второй комнате?

– Не знаю! – тоже крикнул Бенедиктов. – Хозяева просили не открывать.

– Слушай, а давай все-таки откроем? Ужасно интересно, что там!

Бенедиктов вернулся, на ходу вытираясь:

– А давай посмотрим, в самом деле. Чего там. Пошли.

Он обмотал полотенце вокруг бедер, достал с антресолей плоскогубцы, склонился над замком. Оказалось, что металлические проушины, в которые были продеты дужки замка, расшатаны и держатся на паре тоненьких гвоздиков. Алексей легко выдернул их и распахнул двери. Вся комната до потолка была забита ровными стопками книг.