– Наташин муж? – воскликнул художник Даморин. – Моя Диана! Ты женат на богине!

Ребята, спрятавшись за автобусом, дали волю смеху.

– Нам бабушка как-то рассказывала, – поделилась Маша. – У Даморина в молодости был бурный роман с Ковровой-Водкиной.

– Во время Коврова или во время Водкина? – заинтересовалась Настя.

– В промежутке, – внесла ясность Маша.

– Коврова-Водкина будет, пожалуй, на голову Даморина выше, – деловито проговорил Игорь.

– Им это вроде не помешало, – прыснула Маша. – А за высокий рост Даморин ее и прозвал своей Дианой-охотницей.

Тут до друзей донеслось лепетание Арнольдика, объяснявшего, что он, собственно говоря, женат не на Наталье Владимировне, а на ее дочке Светлане.

– Это хуже, – разочарованно проскрипел академик живописи.

Арнольдик обиженно запыхтел и явно намеревался возразить.

– Арнольд! – пресек вовремя Валерий Петрович его попытку.

– Природа, мой милый, всегда на дочерях отдыхает, – упорно отстаивал свою точку зрения академик живописи.

– Арнольд! – еще раз проконтролировал ситуацию Валерий Петрович.

– Заезжайте, – начал Даморин возиться с воротами. – Вот черт! – покосился он свирепо на замок. – Понавесили тут.

Хозяин вдруг резко рванул замок на себя, и ворота рухнули на землю.

– Отвалились, – оторопело взглянул академик живописи на плоды трудов своих. – А, ладно! – с беззаботностью отмахнулся он. – Может, оно и к лучшему. Все равно скоро капитальный ремонт предстоит. Давайте-ка, мужики, мы это оттащим в сторону, а потом машины во двор загоните.

Путешественники, освободив дорогу от поверженных ворот, заехали на даморинскую территорию.

– Места тут дивные! – повел их по запущенному двору хозяин. – И от. земли исходит мистическая энергия.

– Не знаю уж как насчет энергии, а стройматериалы точно исходят, – запнувшись о кусок шифера, проворчал Дима.

– Вот так иногда тут встанешь, – устроившись посреди участка, кричал Даморин, – глаза прикроешь и будто оказываешься на пятачке среди звезд. А там бесконечность, – вытянув правую руку, указал он на покосившийся сарай. – И там бесконечность! – указал он левой на столетнего возраста баньку.

– Терминатора к бесконечности близко не подпускать, – тихо сказала Маша друзьям.

– Да уж, – подтвердил Петька. – Иначе все это мигом обратится в конечность.

– Паша! У нас что, гости? – показалась на крыльце брюнетка лет сорока.

– Знакомьтесь! – мигом отрешился Павел Петрович от бесконечности. – Мой секретарь и муза!

Муза подошла к путешественникам.

– Тоже богиня! – Академик живописи вдруг бухнулся на колени и пополз навстречу брюнетке.

– Паша, встань. Неудобно, – смущенно проговорила женщина.

– Всю жизнь я стою на коленях перед прекрасным! – крикнул Даморин.

– А я-то думаю, почему у него на коленях брюки вымазаны, – обратился Игорь к друзьям. – Теперь понятно: ему слишком часто прекрасное на глаза попадается.

– Богиня! – пытался тем временем академик живописи обхватить стан секретаря и музы. Та вырвалась и подняла его на ноги.

– Ирина, – представилась она гостям. – Вы проходите в дом, а я сейчас на стол соберу.

– Ты лучше посмотри, кто приехал! – издал очередное восклицание академик живописи. – Это Валера! Это его друг! Это зять Дианы! – снова удостоил он дружеским тычком в грудь Арнольдика. – А это все их дети! – обвел он обобщающим жестом пятерых друзей. – А это, – только сейчас заметил он Аскера, – вроде бы собака. Пошли ко мне в мастерскую! – потащил он внезапно всю компанию вверх по шаткой лестнице, которая вела с улицы прямо на второй этаж.

– Советую подниматься по одному, – шепнула Ирина гостям. – Иначе не выдержит.

Предупреждение было сделано вовремя. Димка как раз взялся за перила, маленький кусок которых остался у него в руках.

– Слушай, может, лучше тебе вообще не ходить? – предложила Маша. – Поможешь Ирине на стол собрать, а мы пока все посмотрим. По крайней мере целы останемся.

– Ну уж нет, – возразил Дима. – Я, между прочим, в искусстве гораздо больше тебя разбираюсь.

Однако страхи сестры на сей раз оказались напрасными. Вся компания благополучно достигла мастерской, где хозяин уже расставлял вдоль стены картины.

– Смотрите и наслаждайтесь! – распоряжался Даморин. – Как-никак я… – Тут его речь прервалась рыданием, и он с полными слез глазами добавил: – Я – последний русский художник!

Настя вздрогнула и, побледнев, наклонилась к Машиному уху.

– Слушай, а он вообще-то нормальный?

– Абсолютно, – прикрыв рот ладонью, успокоила Настю подруга. – Просто, когда он говорит о себе, его такие чувства переполняют, что Даморин от слез удержаться не в силах.

– Вот! – продолжал всхлипывать Павел Петрович. – Последнее направление в моем творчестве. Запомните мои слова! – повысил он голос. – Скоро эти полотна будут висеть в галерее Уффици…

Его охватили такие рыдания, что он вынужден был прерваться.

– В галерее Уффици во Флоренции! – наконец нашел в себе силы произнести академик живописи.

– Ну и фрукт, – поделился с друзьями Игорь. – Этот даже, пожалуй, почище вашей Ковровой– Водкиной будет.

– Я же тебе говорила: своеобразная личность. – Маша осталась очень довольна его реакцией.

Присмотревшись к полотнам, гости вынуждены были признать, что за годы, проведенные в Переславле, творчество Даморина и впрямь претерпело сильные изменения. Прежде он писал разные русские просторы. Теперь же его интерес переместился в сферу обнаженной женской натуры. Причем на всех полотнах без труда угадывалась «богиня Ирина».

– По-моему, она у него куда больше муза, чем секретарь, – прошептала Настя.

– Кто их там разберет, – отозвался солидно Игорь.

Академик живописи остался вполне удовлетворен. Прорыдав напоследок, что он не только последний русский художник, но и вообще, если говорить строго, единственный стоящий живописец на свете, Павел Петрович пригласил всех к столу.

Обед удался на славу.

Потчуя гостей, Даморин расхваливал на все лады собственный дом, уверяя, что это ярчайший образец классической русской архитектуры. Дом отвечал на похвалы по-своему. В недрах его постоянно что-то трещало, постанывало и ухало.

– Ремонт небольшой, конечно, не помешает, – словно бы вскользь заметил хозяин, после того как в салат Арнольдика плюхнулся с потолка кусочек лепнины.

– Сделаешь с ним ремонт! – пожаловалась Ирина. – Третью бригаду рабочих уже прогоняет. Говорит: они не творцы, а сапожники. Если так дальше пойдет, мы вообще скоро под обломками будем погребены.