— Ну что же, как вы и предполагали, ваш ответ меня не удовлетворил. Я предпочитаю более простое объяснение, без привлечения теории вероятностей.

— Иными словами, по-вашему, я просто убила всех этих людей и ловко избежала наказания?

— Это ваши слова, не мои. Ну, а теперь поговорим по существу.

Он мучил меня полтора часа. Заставлял бесчисленное число раз повторять одно и то же, цеплялся к каждому слову и вообще проявил такую въедливость, что Дуболом в сравнении с ним казался мне теперь ягненком. Только вот вывести меня из равновесия ему не удалось. Чем больше он нагнетал напряженность, тем большее безразличие я демонстрировала, отвечая на его вопросы. В конце концов его нервы сдали. Не исключаю, что это тоже было частью игры, но во всяком случае он закончил допрос откровенной угрозой:

— Вы понимаете, что у вас нет алиби, Варвара Андреевна? Конечно, понимаете! В сообразительности вам не откажешь. Так вот, если выяснится, что вы солгали хотя бы в одной мелочи — в первую очередь, это касается ваших отношений с покойной Прокофьевой — я немедленно добьюсь постановления о вашем аресте. И на этот раз капитан Селезнев вас не прикроет, не рассчитывайте! Я специально распоряжусь, чтобы его к этому делу не подпускали.

На этой радостной ноте наша беседа закончилась. Выйдя из камеры пыток, я приложила огромные усилия, чтобы идти спокойно, а не мчаться без оглядки. «Нет, такой радости я Петровскому не доставлю. Держу пари, что он подкрался к двери кабинета и в щелочку наблюдает за моим отходом».

Но, отойдя от здания прокуратуры на приличное расстояние, я дала себе волю и, наверное, не меньше получаса носилась по центру города, шепотом изрыгая проклятия. «Сволочь! Ему абсолютно наплевать, что будет с Вероникой. Да он даже пальцем не шевельнет, чтобы форсировать ее поиски. Зачем? У него уже есть готовенький подозреваемый. Он теперь жизнь положит, чтобы доказать мою вину. Похитителей просим не беспокоиться: когда они позвонят, а я сообщу в милицию о требовании заплатить за Веронику выкуп, переполоха это не вызовет. Петровский сразу смекнет, что это хитрый ход, призванный отвести от меня подозрения. Теперь я могу рассчитывать только на себя. К Селезневу нельзя обращаться даже в самом крайнем случае, ведь Петровский ясно дал понять, что держит его на мушке. Сволочь! Гад! Сукин сын!» Я перешла на нецензурную брань. Исчерпав весь свой запас ругательств и выпустив таким образом пар, я немного остыла. Раз уж выпала такая карта, с ней и придется играть. Так или иначе, Веронику нужно спасать. Сурен, наверное, уже вернулся с дачи, и ребята узнали телефон Тамары. Пора ехать домой, браться за собственное расследование.

Однако дома выяснилось, что расследование уже идет полным ходом и без меня. Об этом сообщил мне Генрих, который вот уже третий час одиноким соколом кружил по моей квартире.

— Варька! Наконец-то! — воскликнул он, увидев меня. — Что у вас стряслось?

— А тебе не объяснили?

— Нет. Марк позвонил в институт, велел ехать к тебе и передать: они выяснили все, что нужно, и решили не дожидаться тебя, чтобы не терять время. Еще он велел не спускать с тебя глаз и сказал, что у тебя, как всегда, неприятности.

— Это еще слабо сказано. Идем на кухню, я все расскажу.

Я посвятила Генриха в события двух последних дней, благоразумно воздержавшись от рассказа о покушениях на собственную жизнь, — не хватало еще выслушивать упреки от него. Генриху и без того достало впечатлений; слушая меня, он то и дело хватался за голову, вернее, запускал обе пятерни в свою густую шевелюру. Потом мне пришлось выслушать слова сочувствия, после чего мы предались прелестям нервного ожидания уже вдвоем. К одиннадцати вечера наш мандраж достиг точки кипения. Генрих, бродя по квартире, выглядывал на улицу то из одного окна, то из другого.

— Не понимаю, что их могло так задержать, — повторял он через каждые пять минут. — Марк звонил в пять и дал понять, что они едут туда немедленно. Неужели разговор с этой женщиной занял столько времени?

— Позвонить они, конечно, не соизволили! — кипела я. — Ну, случится у кого-нибудь из нас сердечный приступ — что за беда? А если у меня, так это даже к лучшему! Больше никогда не придется вытаскивать меня из передряг.

Телефон зазвонил без нескольких минут двенадцать. Я схватила трубку.

— Алло, Варвара, это Марк. Генрих приехал?

— Генрих-то приехал, а вот вас где черти носят?

— Слава богу! — Мой вопрос он попросту проигнорировал. — Я только днем сообразил, что мы опять оставили тебя без присмотра. У тебя все в порядке?

Я постаралась вложить в свой ответ как можно больше сарказма:

— В абсолютном. Правда, меня едва не свел с ума Петровский, а вы почти довершили его грязное дело, но это пустяки. А в остальном, прекрасная маркиза… — Петровский? Ты снова попала к нему?

— Слушай, Марк, если ты надеешься, что я стану отвечать на твои вопросы, не получая ответов на свои, вынуждена тебя разочаровать. Итак: куда вы пропали?

— Мы на Первомайской. Ждем Цыганкова.

— А Тамара?

— С Тамарой ты попала пальцем в небо. Ее забрала «скорая». Когда мы туда приехали, дома была только шестилетняя дочь Тамары. Она разговаривала с нами в щелку, через цепочку. Сказала, что мама целый день проплакала, а потом ей стало плохо, и бабушка вызвала неотложку. Маму увезли в больницу, и бабушка поехала вместе с ней. А папа должен вот-вот вернуться с работы. Мы решили подождать. Саша действительно пришел быстро. Ему явно не хотелось ни с кем общаться, но он все-таки впустил нас и ответил на вопросы. Его жена дружила с Людмилой девять лет и была к ней очень привязана. Они учились в Морисе Торезе и жили в одной комнате в общежитии. Относились друг к другу, как сестры. Потом Тамара вышла за Сашу и переехала к нему, а Людмила была у них частой гостьей. Она крестная Насти, той, что говорила с нами через щелку. Тамару эта смерть подкосила, у нее вообще слабое сердце. Александр явно удручен и вообще не похож на убийцу.

— Да, мне тоже так показалось.

— Короче говоря, мы оставили беднягу в покое, позвонили от него в справочную и по номеру телефона Цыганкова узнали его адрес.

— А как вы раздобыли номер?

— Через Сурена, вестимо. Так вот, дома Романа не оказалось. Мамаша, этакая приземистая тумба, заявила, что не знает, когда вернется сынок, и вернется ли вообще. Мы спросили, как с ним можно связаться, и она посоветовала оставить ей наши координаты — она-де передаст. Правда, неизвестно когда. Тут я прямо спросил, знает ли она, где сын, и она начала темнить. Может быть, у приятеля, может быть, не у приятеля… В общем, нам ее поведение показалось подозрительным, и мы решили дождаться Романа.

— А если он не придет?

— Мы подождем до половины первого, чтобы успеть на пересадку, а завтра вернемся сюда спозаранку. Если Цыганков не объявится, придется изобрести какой-нибудь трюк, чтобы мамаша вызвала его домой. Потом установим за ним слежку, и, может быть, он выведет нас на Веронику.