– Я думаю, что для маньяка это одно убийство, – возразил Логан.

Аксель вскинул на него пронзительно-синие глаза, показывая, что с нетерпением ожидает продолжения.

– Он серьезно ошибся с крылом. И решил переделать. Это один сюжет, одна картина. Он просто ее перерисовал. Возможно, он убил так быстро потому, что хотел скорее закончить начатое, попробовать еще раз. Если Самуэль прав и он снова ошибся, то третье убийство состоится еще быстрее.

– Или Самуэль Мун не смог его раскусить, – задумчиво проговорил детектив, отводя глаза. – Или же Рафаэль наскоро «перерисовал» картину потому, что ошибся с ее главным элементом. А все остальное не имеет такого серьезного значения, чтобы искать ребенка немедленно. Он что-то ищет, тренируется. И знаешь, что я думаю? Он убивал и раньше. Просто тщательно это скрывал, а теперь наконец решил явить миру свое «творчество». Или миру, или отдельному наблюдателю.

– Нам нужно третье убийство не меньше, чем нужно было второе, – холодно произнес Логан. – Жаль, что выбор маньяка пал на сына Карлина. Но ты согласишься со мной, Аксель. У нас ничего нет. Он не только работает над картиной, но и озаботился собственной безопасностью. Перчатки, костюм. В первом доме найдены отпечатки только обитателей и прислуги. Отчета по дому Карлина я не видел, но уверен, что и здесь будет то же самое.

Грин кивнул на пополнившуюся заметками и фото стену:

– У нас есть один шаг из цепочки. Мы не знаем, что было до, не знаем, что будет дальше. Но мы можем анализировать этот отрезок. Да, чем больше информации, тем лучше. Но пока будем работать в рамках того, что уже есть. Получи к планерке отчет криминалистов. Если нужно, просиди с ними всю ночь. Мы должны найти какую-то связь.

– Да я и не планировал уходить, – усмехнулся Говард. – Я проверю все, что только можно, и выясню, чем похожи эти дети. Думаю, в первую очередь мы должны понять, как маньяк выбирает жертв, дома. Он должен их знать.

Аксель кивнул. Стажер не смог ничего прочитать по его лицу, интуиция молчала. Детектив был полностью закрыт от него. Привыкший считывать людей мгновенно, Говард чувствовал себя неуютно. Единственное, что радовало, – они с Грином оставались по одну сторону баррикад.

– Копай. И проверь все дела за последние пять-десять лет со странными похищениями детей. Лучше смотреть те, где в итоге детей объявили пропавшими без вести. А если находили трупы, то обескровленные.

Говард посмотрел на начальника внимательнее.

– Ты уверен, что это не первое дело?

Аксель кивнул:

– Я уверен. Он стремится к совершенству, исправляет ошибки. Он должен много тренироваться. Уверен, когда мы возьмем его, обнаружим дома целую коллекцию эскизов на ангельскую тему. На первый взгляд… – Аксель осекся. – Звони Муну. У меня есть идея, как выманить его на свет.

14. Эдола Мирдол

Весна 1988 года

Она вообще не должна была родиться. Матери пятнадцать, ребенок продержался в утробе всего семь месяцев, но отчаянно запросился на свет. В этот жестокий и бессмысленный мир, из которого Эдоле хотелось уйти с тех пор, как она себя помнила, но вместо этого раз за разом она заставляла себя открывать глаза и идти навстречу новому дню. Эдола плакала, прижимая к себе девочку. Та мирно спала, пока еще не зная, с чем ей предстоит столкнуться. Она видела в ней маленького ангелочка. Беззащитного, прекрасного и совершенно чистого, наивного, к которому еще не успела прикоснуться тьма. Но она, Эдола, смогла бы показать ему что-то такое, чего ее саму лишили в детстве. Она боялась, что будет видеть в нем дитя насилия, но боль от унижения отступила в тот момент, когда врач отдала девочке младенца. Эдола думала о том, что страдание дает начало высшему наслаждению. Что без боли, без ада, через который пришлось пройти, она бы не смогла взять на руки своего ребенка. Ее бросили все. Брат уехал в Прагу. Он приезжал иногда, задаривал ее подарками, но не оставался даже на ночь. Матери Эдола не знала. Она росла по жестким законам сиротских будней и выгрызала свое право на жизнь.

Держа младенца на руках, изможденная девочка не думала о том, что его могут забрать. Она надеялась, что отец ребенка признает его. Ведь он столько лет заставлял ее терпеть. Ей было двенадцать, когда он впервые к ней привязался. Эдола быстро научилась балансировать на границе, удерживая его от насилия. Она давала ему то, что он просил. Но к моменту, когда ей исполнилось четырнадцать, обычных ласк стало мало. Он брал ее каждое свое дежурство и угрожал рассказать всем, какая она развратная шлюха, если она кому-то проболтается. Эдола молчала. Если брат отвернется от нее из-за этого, пережить не получится.

Из страха же она не сказала, что беременна. А он не замечал, пока живот не стал слишком большим. Но тогда об этом уже узнали многие и сделать ничего было нельзя. Эдолу отвезли в больницу. С отцом ребенка она больше не виделась. Она плакала. Плакала два месяца, пока лежала на сохранении. Александр не приезжал. Сара Опервальд, которая когда-то была ее няней, а потом старалась помогать девочке, несмотря на то что поменяла должность, сообщила, что ему не звонили. Что ей самой нужно время, чтобы свыкнуться с новой ролью. Ролью матери. И что Александр обязательно приедет, когда малыш появится на свет. И вот она держала дочь на руках и думала о том, что та действительно похожа на ангела. Как на тех картинах, которые она так любила рассматривать в библиотеке.

Брат действительно приехал через несколько дней. Эдола кормила ребенка, плакала и рассказывала ему обо всем, что пришлось пережить. Александр молча слушал, сжимая зубы. Когда она закончила, он сказал, что будет вечно виноват перед ней за то, что не смог помочь вовремя. И что готов забрать ее сейчас, но она отказала.

– Я теперь мать. Я останусь в детском доме. Они не выгонят меня еще три года. И у нас будет семья, – тихо сказала она, глядя брату в глаза. – Но потом я приму твое предложение.

Александр угрюмо молчал. Этот двадцатипятилетний мужчина лишь отдаленно напоминал того подростка, которым Эдола запомнила его. Когда он ушел, ей едва исполнилось восемь. И теперь, семь лет спустя, она прожила уже половину жизни. Испытала то, что не все способны испытать и не сойти с ума. Но когда он пришел, она искренне обрадовалась. Она