Мы с Сэмом присели недалеко на мраморную лавку, и казалось, он тоже был заворожен мелодичностью произведения.

Я не сразу заметила, как Сэм встал рядом со мной, повернулся, взял мое лицо в свои маленькие ручки и сказал: «Потанцуй со мной».

Если бы только знали леди, гуляющие в свете парижской луны, какое это счастье – получить такое приглашение от мальчика с круглыми щечками и молочными зубами. И несмотря на то что посетители магазина посмеивались и указывали на нас пальцами, когда мы скользили и кружились по атриуму, я бы ни за что на свете не променяла своего партнера на молодого очаровательного джентльмена, даже если бы вознаграждением за танец была Вселенная.

Молодая мать вернулась домой из больницы, где ей поставили диагноз – доброкачественная опухоль. Она прекрасно знала о последствиях лучевой терапии, которые привели к изменениям во внешности и потере волос. Она присела на кухонный стул, когда ее сын незаметно встал в дверном проеме, с любопытством изучая свою мать.

Как только она начала заранее приготовленную речь, чтобы помочь ему понять, что он видит, мальчик подошел к ней и уютно свернулся на ее коленях. Он положил голову ей на грудь и крепко прижался, оставаясь в таком положении.

Его мать продолжала свою речь:

– И однажды, надеюсь, очень скоро, я буду выглядеть как раньше, я буду красивее.

Ребенок поднялся, сел и был полон раздумий. Он ответил на ее речь с прямолинейностью шестилетнего мальчика:

– Волосы выглядят по-другому, но сердце остается прежним.

Его матери не пришлось ждать «однажды», чтобы стать красивее. Она всегда оставалась такой.

Я взглянула на своих двойняшек-тинэйджеров, и мне захотелось плакать. На сыне были мешковатые штаны, волосы выкрашены в рыжий цвет и в ушах серьги. У дочери был проколот нос, на ней была переводная татуировка, а ее ногти были длиной в три дюйма. Мы собирались к нашим родственникам, которые пригласили нас на ужин, чтобы отпраздновать иудейскую Пасху.

Что же скажет семья? Я уже представляла шепоток теть и дядь, косые взгляды, щелканье языков и неодобрительное покачивание голов. Я бы могла закатить ссору прямо здесь, у двери, перед уходом. Я бы могла пригрозить, осмеять и поставить на место. И что потом? Я понимала, что в этот день мне вовсе не хотелось ссор и резких высказываний.

Было бы гораздо легче, если бы им было по девять лет. «Шагом марш в свои комнаты и оденьтесь прилично!» Я бы сказала так. Однако им было по шестнадцать. И я ничего не могла поделать.

Итак, мы поехали к родственникам. Я уже приготовилась к осуждающим взглядам, но никто не смотрел косо моих на детей. Я приготовилась услышать неодобряющий шепот, он не последовал. Мои дети (в небольшом смущении) сидели за столом, где разместились двадцать человек. Они сидели рядом со своими младшими двоюродными сестрами, лица которых были чисты и идеальны. Они приняли участие в чтении молитв и праздничном пении. Мой сын подсказывал самым младшим при чтении, а дочь помогла с мытьем посуды между подачей блюд. Они смеялись, шутили и наливали кофе для старших.

Наблюдая за их красивыми лицами, я поняла, что совсем не важно, что подумают другие. Я считала, что они выглядят превосходно. Они продолжали наши традиции с энтузиазмом и любовью, и что главное – естественно, от всего сердца.

Я сидела за столом и изучала их. Я знала, что волосы, мешковатая одежда и переводные татуировки были их способом самоутвердиться на тот момент. Со временем это изменится, но их участие в пении гимнов и церемониях наших праздников, их родственная близость навсегда останутся. С возрастом это не изменится никогда.

Скоро праздник Пасхи подойдет к концу. Громкая музыка, друзья и хаос снова станут частью нашей жизни, и мне так не хотелось окончания этого особенного вечера. Эти бесценные моменты проникают в душу каждой матери. И возраст наших детей не имеет никакого значения. Порой это только мимолетная, забавная улыбка или легкий жест, от чего вспыхивает всеобъемлющее чувство истинной любви.

Я наблюдала за сыном и дочерью и чувствовала их спокойствие и счастье, и в этот момент мне хотелось подскочить и обнять их. Мне так хотелось им сказать, какими замечательными детьми они были, но я этого не сделала. Вместо этого у меня появилось желание подойти, ущипнуть их за щеки, как я делала, когда им было девять лет, и сказать, какие они красивые. Но и этого я не сделала. Я просто села на свое место, пела, ела и общалась с другими.

Позже, по дороге домой, я скажу это им. Наедине я скажу, насколько значимым было их присутствие за столом. Я скажу им, какие они были замечательные и как я горда быть их мамой. Позже, когда останемся одни, я скажу, как сильно я их люблю. И это я сделала.

Каждый день наши дети учат нас чему-то новому. Я – мама и давно готова к этому, и все же порой то, что открывает мне дочь, не может не удивлять меня.

В свои шесть месяцев Марисса постоянно смотрела вверх. И обратившись к этому миру наверху, я открыла для себя магию листьев, танцующих на деревьях, и невероятно огромного хвоста самолета. В восемь месяцев она стала смотреть вниз, и я узнала, что каждый камень отличается от другого, трещины на тротуаре имеют причудливые узоры и всякая травинка обладает широкой палитрой оттенков зеленого.

Когда ей исполнилось одиннадцать месяцев, она начала говорить: «Вау!» Дочь произносила это чудесное слово, когда сталкивалась с чем-то новым и восхитительным для нее, будь то игрушки в кабинете педиатра или собравшиеся тучи перед грозой. Она шептала: «О, вау!», когда что-то поражало ее, порыв ли свежего ветра прямо в лицо или стая кричащих гусей, пролетающих над головой. Потом это слово достигло совершенно нового уровня – она шевелила губами, не издавая ни звука, сохраняя его только для самых необыкновенных событий.

Это мог быть закат у озера после прекрасного дня в Миннесоте или салют в летнем небе.

Марисса научила меня словам любви. Однажды утром – ей было одиннадцать месяцев – мы находились в объятиях друг друга, она уткнулась головой мне в плечо и, вздохнув от удовольствия, сказала: «Счастливая». Потом – в период трудного двухлетнего возраста – она указала на красивую девушку на обложке журнала и спросила: «Это ты, мам?»