Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Легко.
Сажаем немецкоговорящую сиделку, такого же врача. Кормим его типа немецкой пищей.
Почему так?
Да не кормили они так в госпиталях! Помню я их рацион — он совсем иначе выглядел, приходилось читать… Это скорее кухня какого-нибудь хитрого (и немаленького по своему значению) учреждения, нежели обычная госпитальная еда для выздоравливающих. Да и масла солдатам не полагалось — маргарин. А такие столовые приборы давать… это уж и вовсе — чудеса!
Но ведь меня и по-русски спрашивали?
Было такое?
Было.
И как это объяснить?
Да просто — именно потому и заинтересовались таким товарищем. Немолод, легко и непринужденно переходит с одного языка на другой — точно не обычный солдат. Знать бы ещё, чего я там им наговорил…
Вопросы я помню через пень-колоду, но вроде бы впрямую у меня никто ничего такого не спрашивал?
Хотя… сейчас этого утверждать не возьмусь.
Ладно, едем дальше.
Полевой телефон на столе у «медбратка» — это что за новости?
Обычный аппарат поставить лень? Или попросту нет такой возможности? А раз так, то все вообще запутывается. Что это за контора такая, что нормальных телефонов не имеет?
Далее.
«Браток», между прочим, со стволом! Он, когда повернулся, халат натянулся, и ствол очень даже рельефно прорисовался.
Справа, чуть сзади, ближе к спине — чтобы достать проще было, халат-то спереди не расстегивается!
Справа — так как у нас!
Свои?
А если по-другому оружие никак не достать?
Ну, повесит его «медбраток» слева, как у немцев и полагается, так каким макаром его тогда вытаскивать? Халат разрывать?
В данной ситуации никак иначе не придумаешь.
Нет, на наш госпиталь это все-таки не похоже. Даже и не потому, что персонал по-немецки говорит. Кстати, даже фразы строит не по-нашему — «Как сегодня наш пациент, сестра? Много лучше, доктор!»
По-русски так не говорят. Намного лучше — так можно.
«Viel besser, Arzt» — так может сказать именно немец. Не сильно задумывающийся над тем, кто его сейчас (кроме этого доктора) слышит.
А вот русский (или любой другой не немецкоговорящий человек) думать об этом станет, он же комедию передо мною разыгрывает, поверить я ему должен. И, стало быть, фразу построит безупречно, так, чтобы клиент (переведя её) никакого ляпа бы не усек.
«Viel weitaus, Herr Doktor» — вот так и в переводе на русский звучать будет вполне логично.
Кстати, «Herr» медсестра почему-то упустила… Сознательно?
Ой ли?
Отвечала-то она ему абсолютно автоматически, ни разу не задумываясь… Это немецкая-то м е д с е с т р а — д о к т о р у?
Да ладно вам…
И тот, очкастый, в кабинете — тоже никакого особенного почтения ему не оказывал. А должен бы!
Он ведь сбоку от стола сидел — значит, не хозяин кабинета!
Посетитель?
А врач его по дуге обходил…
Ох, неладно тут что-то!
Логики нет!
За каким, простите, хреном, держать какого-то подозрительного потенциального «фрица» с такими выкрутасами? Что он может такого важного рассказать? Да ещё и по собственной воле? Прям так все (что?) выложит!
Хорошо, допустим, что его как-то убедили в том, что он у своих.
Дальше-то что?
Придёт он в себя и затребует уполномоченное лицо.
«Доставьте меня пред светлые очи оберштурмбаннфюрера такого-то!»
И?
Кому станет легче?
Где брать означенного оберштурмбаннфюрера?
Где-где…
Сказал бы я вам…
Так, наши отпали.
Фрицы?
Союзники?
На этих — похоже. Те же англы подобные штуки мастера устраивать.
Ну и что с того?
Сильно на душе потеплело?
Как в том анекдоте про заблудившегося туриста, который своими воплями привлек внимание медведя.
«Ну, я услышал, пришел — тебе сильно полегчало?»
Мне сейчас ни те, ни эти — и в хрен не уперлись!
Почему?
Да потому, дорогие вы мои «доктора», что подполковник Котов, сотрудник управления «В 2», никому из вас душу свою раскрывать не должен! И никакой любви и дружбы ни с кем из вас у меня быть не может — просто по определению.
Вот так и живём…
По крайней мере, теперь есть какая-то ясность — кругом… ну, если и не прямые враги, но явно недружественные «товарищи» с непонятной пока целью, ломающие комедию перед означенным подполковником. В таком разе и меня тоже никто не обязывал к тому, чтобы двумя руками подыгрывать вам в этой непонятной ситуации.
Однако события развивались гораздо быстрее, нежели я рассчитывал…
После снятия повязки дела мои пошли (сказал бы, что вообще — понеслись) прямо-таки галопом.
Меня стали вывозить, а после того, как больной выразил своё активное несогласие, то и выводить на прогулку.
Пока — в небольшой огороженный дворик, но и на том спасибо. Всё-таки, свежий воздух… Тут приятно побродить, посидеть на деревянной лавочке и послушать чириканье птиц. Судя по всему, сейчас весна… или начало лета. За высоким кирпичным забором (совсем недавно надстроенным) время от времени проезжают автомашины, слышен звук работающих моторов. А вот самолетов в небе не видно — ни одного! Чудеса…
В то время как мы (медсестра, молчаливый «медбраток» со стволом под полой и я) неторопливо шествуем по коридорам, они пустеют. Практически полностью — даже звуков никаких не слышно. Но какая-то жизнь тут имеет место быть. Я чувствую запах табака — кто-то совсем недавно курил, иногда слышу отдаленные голоса и ещё какие-то звуки. Пару раз даже людей замечал — в стандартных белых халатах.
Тут есть ещё какой-то народ, несомненно!
Но мы — ни с кем не пересекаемся. И никто из медперсонала не лезет мне в душу с какими-либо вопросами. Это весьма странно, если не сказать больше.
Точнее — не пересекались.
В один из наших выходов во двор мы несколько замешкались — у «медбратка» развязался шнурок. Пока он его завязывал, что-то бормоча сквозь зубы, в коридоре раздались шаги, скрип колес — и в дверях появилась процессия.
Крепко сбитая медсестра катила кресло-каталку, поскрипывающее своими большими колесами.
А в кресле, откинув голову на спинку, полулежал… лейтенант Демин.
Он самый — я хорошо его узнал.
Немного бледный, с перевязанной головой — тем не менее, он был вполне себе узнаваемым.